Елена Ивановна тушит лампу и уходит направо. На площадке появляется Н а д е ж д а с узелком и пальто через руку. Следом за ней — Л ю д м и л а в ночной сорочке.
Н а д е ж д а. Дай я тебя поцелую. (Целует.)
Л ю д м и л а (плачет). Что ты делаешь? Тихоня. Послушная. А сама? Я папу позову. Я закричу. (Шепотом.) Папа.
Н а д е ж д а. Нет, не позовешь. Когда-нибудь и тебе станет невмоготу быть среди Плахиных. И ты пойдешь искать другую жизнь. Прощай… Береги стариков и племянницу. Поцелуй ее за меня. Олю поцелуй. (Спускается по лестнице.)
Л ю д м и л а. Я закричу. (Шепотом.) Мама!
Н а д е ж д а. Прощай!
Надежда подходит к двери. Стоит, прислушивается. В это время из комнаты стариков выходит М и х е й. Он еще не ложился. Замечает Надежду, когда она спускается в сад. Хочет крикнуть, позвать, но не может, а только манит рукой. Стоит молча. Затем чувствует слабость, пошатываясь, подходит к стулу и садится.
Л ю д м и л а (плачет). Господи, помоги! Что я теперь буду делать?
М и х е й. И эта… ушла. Значит? (Обводит взглядом комнату.) Не нужен… Зря силы положил. Зря. (Встает, смотрит в открытую дверь. Начинает потихоньку смеяться. Потом все громче и громче.) С носом, с носом оставим… Взяли? Женихи! Звери!
З а н а в е с.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА ВТОРОГО ДЕЙСТВИЯ:
Н а д е ж д а.
А н т о н.
П е т р Г л а д ы ш е в.
Е в г р а ф П л а х и н.
М и х е й Ф е д о р о в и ч.
О л ь г а.
К у з ь м а — объездчик.
П р и с т а в.
Х о з я и н особняка.
Х о з я й к а.
К а т я — горничная.
Т е р е н т и й З а х а р о в — красноармеец.
П е р в ы й д р у ж и н н и к.
В т о р о й д р у ж и н н и к.
В р а ч.
С а н и т а р ы.
Время действия 1910—1919 годы.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Горенка в крестовом доме. Полукрестьянская, полугородская обстановка. Над столом тускло светит керосиновая лампа. Два окна плотно занавешены — одно одеялом, второе — дождевиком. Вокруг стола сидят: Н а д е ж д а, одетая, как обычно одевались сибирские крестьянки, собираясь в дорогу; П е т р в костюме небогатого торговца, промышляющего в деревнях; А н т о н, которого трудно узнать — так изменилась его внешность. Густая, окладистая борода, волосы, стриженные в кружок, рубаха из пестрядины, подпоясанная цветным вязаным пояском, «поршни» на ногах превратили его в выходца из глухого поселка, затерявшегося где-нибудь в предгорьях Саян. По паспорту он теперь Василий.
А н т о н. В Красноярске дали мне адрес. Обзавелся паспортом, преобразился. По дороге Василий Тюрин — значит, я — нанимался в батраки. А что? Надо было в это обличье попрочнее влазить. Хозяева милостивцы, доброхоты попадались — только-только не пулей расчет отдавали. Так. Вернулся я месяца два назад, огляделся. Пламя большого не видать, а искорки не угасли. И не погаснут. Не дадим.
