Бондаревич подозвал Суржикова и Кравцова.
— Остаетесь охранять технику. Суржиков старший. Вон в той хибарке можно разложить костер. У костра и спать будете по очереди. На ужин не рассчитывайте, завтрак привезем.
Батарея уехала.
— Это мне не светит, — поеживаясь в насквозь промокшей шинели, решительно сказал Суржиков. — Я не намерен кишку в узелок завязывать. Слушай, махнем на будку к стрелочнице? Сарай видишь? Возле него навоз свежий — значит, коровенка водится. Если даже и не рекордистка, по кружке молока для двух будущих героев — плюнуть разок. Куры вон червячков клюют, выходит, и по яйцу перепадет, если хозяйка с душой.
— Я, учти, побираться не буду.
— Нужен ты мне. Айда!
Хозяйка будки, дородная молодица, секла у крыльца в грязном корыте картошку, пересыпанную отрубями. Заметив их, входящих во двор, отвернулась.
— Послушай, красавица! — бойко окликнул ее Суржиков.
— Чего надо, любезный? — с нарочитой ласковостью спросила молодица, разгибаясь и зорко вглядываясь в поперхнувшегося Суржикова единственным главой. Второй во всю роговицу был затянут бельмом.
— Дело, понимаешь, деликатное. Все уехали, а у нас ни еды, ни воды. Ну вот, значит, и это самое…
Будочница сполоснула руки в луже, пошла в сени. «Видал? — шепнул Суржиков Сергею, подмигивая и выставляя палец. — Хоть и кривая, а — на большой! Понятливая! Страхолюдные, они все такие, сердечные…»
Хозяйка вынесла из сенец два яблока антоновки и большую медную, позеленевшую от старости кружку:
— Воды еще наберу.
— Вода, конечно, не молочко, — сконфуженно покашляв, заметил Суржиков и демонстративно покосился на балку в сенцах, с которой свешивалась доенка, повязанная марлей, — да ведь гостей по нынешним временам — как ни крути — всех не угостишь… Верно?
Тонкий намек не возымел на хозяйку никакого действия. Молча отошла к корыту и занялась своим делом.
— А ты девка серьезная, — констатировал Суржиков, передавая кружку Сергею, — мечтали пригреться возле тебя по полночи каждый, но ведь не разрешишь…
— Не разрешу.
— Нам хоть на лавке, хоть прямо на полу. Верно, Серега? Мы люди не гордые…
— Уходи, краснобай. Тоже мне поночевщик… Семен мой прихромает, он тебе живо почешет за ухом.
— Ну, а хворосту на костер можно взять?
— Вон щиты у дороги. Все тащат.
Пока Сергей разжигал костер в хибарке, Суржиков кое-как заделал досками окна, не так стало сквозить, захлестывать дождем. Присел к костру. От шинели и ботинок его сразу повалил пар.
— А эта… раскошелилась, чтоб ей… И накормила, и напоила — от брюха…
