А потом поднял. И открыл глаза. Молнии бесновались перед ним и все-таки его не доставали, как из ведра поливал ливень, и, однако, не было больно. И как-то незаметно страх потеснился вдруг, уступая место злости и радости.
— А я тебя не боюся! — крикнул мальчонка, грозя кулаком черной туче. — Не боюся-а!
«Трра-ах!»
— Не боюся! — Он заметался по бахче, выискивая арбузы поменьше, срывал их с шершавых, крепких, как веревки, плетей и кидал в тучу. — На! Вот тебе! Вот тебе! На! Не боюся!..
А дед Тимоха с пустым мешком на голове уже горбился у входа в шалаш, кричал, потрясая палкой:
— Ты с кем это воюешь, шибенец? Я те дам добро переводить! А ну-ка, марш сюды, волки тебя задери. Ну, в кого это ты кавуны кидал, дозволь узнать?
— В молонью, дедушка, и в гром. Я их не боюся!
Потом он сидел с дедом в шалаше, голый, завернутый в фуфайку. Дед кое-как выкручивал его штанишки одной рукой, зажав их в коленях, и, ухмыляясь в желтые усы, качал головой:
— Выходит, с громами в единоборство пошел? Вот это по-нашенски, лихо!..
— Я сперва боялся, а потом — не боялся.
— Стало быть, казак в тебе нынче родился. Вытри под носом, ета не в счет. Ишь как глазищи-то блестят, а! Хе-хе, верно слово — казак! Теперича, Серёнька, ничего на свете тебя не запугает. Лихо жить будешь!
«Ошибся ты, дедушка Тимоха. Не лихой из меня получился казак…»
Ударило над самой позицией, отошло, откатилось подальше. По снарядным ящикам наверху забарабанили тяжелые капли. И сорвалось, зашумело все, нарастая, будто там, в небе, по очереди открывали заслонки. «Надо помочь Чуркину сложить снаряды…» — запоздало подумал Сергей и, как был — босой, без гимнастерки, — взлетел по ступенькам наверх. Снаряды — в ящиках, Чуркин — исчез, но он, оказывается, и не нужен был Сергею. Просто нужна ему была вот эта гроза, точь-в-точь как та, давняя…
Хлюпая по лужам и хохоча, к орудию взапуски бежали Женя и Лешка-грек; от кухни к землянке-прачечной, которая при надобности служила еще и гауптвахтой, саженными скачками несся Суржиков, за ним семенил часовой.
Сергей скрылся в землянке. Завернувшись в плащ-палатку, лег на нары и притворился спящим.
А громы гремели…
6
Прохоровка… Обычное село на курской земле. Сколько лет, а может, веков стояла она, Прохоровка, под небом, неведомая миру, со своими полями и своими погостами? Пели на ее заулках по вечерам заневестившиеся девчата, ночью кобели брехали, зарею играли честному народу побудку спящие вполглаза кочеты. Все там шло своим чередом: где свадьбы, где именины, а там кого-то и на вечный покой понесли, — как везде, как было при отцах, при дедах: жил в том селе работящий и хлебосольный, в будни — тихий, в праздник — до полудня степенный, а после хмельной и забубенный русский народ.
