— Слушай, барышня, зачем же ты издеваешься над другом человека?
Девчонка стрельнула синими-синими и строгими глазами, — а тебе, мол, какое дело, ступай своей дорогой.
— Все-таки — зачем?
— Он перестал быть злым.
— Значит, постарел. Ему в пору спать да о прожитой жизни думать.
Синие-пресиние глаза на этот раз оглядели его внимательней. И вдруг — хворостина в сторону, девчонка опрометью — за дом:
— Софья Михайловна, скорей, скорей! Он?
— Да он же, он! Стасик, племянничек дорогой!.. — Тетя Зося, и смеясь, и плача, обнимала его, пачкая новый костюм тестом и мукою. — Ты на разъезде сошел? И шесть километров пешком? А Гаевский на своей легковой помчался встречать в Макеевку. Ну и вырос же ты, Стась, и прямо — вылитый батька!.. Как там наши? Я сегодня же телеграмму отобью, что ты доехал благополучно. Тебе хорошо будет у нас, Стась. И мне — веселее. Ой, что ж я вас не знакомлю? Это — Женя. В одном доме живем. Она тоже в восьмом. Будете ходить вместе.
Женя оказалась капризной, неуживчивой. Не было дня, чтобы они не спорили, и часто Женя отвергала то, что горячо защищала лишь вчера. Когда не удавалось настоять на своем, она дулась и уходила с таким видом, будто между ними все кончено, а через час начинала колотить в стенку бесцеремонно, громко, и тетя Зося, сдержанно улыбаясь, говорила:
— Слышишь? Иди.
Женя встречала его на пороге как ни в чем не бывало, преданно заглядывала в глаза снизу вверх и то настойчиво звала гонять голубей, то кокетливо и трогательно так тянула:
— Стасик, миленький, задачки не получаются… Ну, не дуйся, ну, помоги…
И он, забыв обиду, лез с нею на крышу или принимался объяснять решение задач. Ох уж эти задачи! Она неотрывно глядела на него своими синими-пресиними глазами, кивала головой, а потом оказывалось, что ей опять ничегошеньки не понятно, и ему оставалось только удивляться, как это она, справляющаяся без труда у классной доски с самыми сложными уравнениями, дома не может разобраться в очевиднейших пустяках.
Как-то совсем случайно, листая ее тетрадь, он обнаружил блестяще решенную задачу, ту самую, о которой только что шла речь: «Понимаешь, сижу, мудрю — ну никак не получается, хоть убей…» Сперва ему показалось, что это очередной Женин каприз, но вдруг он понял то, что всем суждено, обязательно суждено понять в первый раз. Теперь он скучал, если не было стука в стену, оглядывался на каждый скрип двери, и тетя Зося уже не улыбалась.
— Когда же наконец Женя сладит с математикой? Мучается, бедная девочка, и тебя замучила.
