— Все сюда!
Включаются фонарики, подходят к чучелу, глядят. Три раза бахнул Трофимчук — три дырки в чучеле, пять раз бахнул — пять дырок.
— Вот как надо, — говорит Микола. — А теперь давайте вы, по очереди.
У Андрея из пяти выстрелов было по три, а то и по четыре попаданий, но старшина все равно ворчал:
— Мазила грешная!
Если по-честному, Андрей обижался тогда на старшину. Плохо ли три-четыре попадания натемную! Придирается старшина!
А теперь он думал: «Стреляй я так, как Микола Трофимчук, плевать бы мне теперь на то, что в глазах чернота. Не промазал бы, даже если бы и не видал фрица-танкиста.
— Эй, русс!
Это закричал фриц, который был слева. Чего ему, интересно, нужно?
— Эй, русс! Я не есть желаний тебе капут. Я и мой два камрад есть желаний маленький дипломатише разговор. Ти ферштейн?
— Давай дальше, — ответил Андрей. — Давай дальше в том же духе, я очень ферштейн.
— О, гут! Что есть твой желания?
— У меня одно желание — прикончить вас всех троих. Ты ферштейн?
— Глюпенькая ти есть сольдат! — прокричал танкист. — Отшень глюпенькая! Скоро темно-темно, ти переставало видеть, и тогда я и мой два камрад кричали по-русски «ура» и бежали тебя убить. А? Ти ферштейн?
— Попробуйте.
Ему трудно было говорить, а тем более — кричать. От этого у него совсем потемнело в глазах, и он замолчал А танкист не унимался:
— Эй, русс! Ти отшень голодный? Ти хочешь тушенка и галетка?
«Ну и сволочь! — подумал Андрей. — Знает, гад, о чем говорить. Не хватало, чтобы он еще и воды предложил. Приподнялся бы он хоть чуток, я ему врезал бы. Я ему дал бы галетку».
Постепенно в глазах у него просветлело, и теперь он этого танкиста видел как на ладони. Видел и второго, который был справа. А вот того, что полз к речке, потерял. Куда ж он делся, этот третий?
Он на секунду приподнялся из окопчика, чтобы отыскать его глазами. И сразу понял, что этого не надо было делать. Немцы, небось, и разговор-то затеяли специально, стараясь выудить его из укрытия. Как только он приподнялся, сразу же услыхал автоматную очередь. Бил тот самый танкист, которого Андрей на время потерял. Бил второпях, нервы, наверное, сдали, потому что прицелься он получше — было бы худо. А так лишь одна пуля слегка задела левую руку, и хотя в этом месте гимнастерка сразу же начала темнеть, особой боли Андрей не почувствовал. Но зло его разобрало такое, что ему с трудом удалось себя сдержать. Хотелось собрать последние силы, выползти из окопчика и крикнуть: «Ну, подходите, гады, потолкуем!»
