Сегодня он был особенно дружным: все грудились в проходе у задних парт, где двое ребят сколачивали молотком скворечник.
Олейникова быстрым взглядом окинула класс, чтобы определить, нет ли еще каких-нибудь «новостей», — и увидала на печке под потолком скворца.
— Не пугайте его, Мария Семеновна!.. Мы сейчас устроим и обратно посадим, — визгливо, с испугом закричал один востроголовый, стриженый, с бойкими, но озабоченными глазами парнишка — хозяин скворечника. — В два этажа ему гнездо хотим… для пробы.
Олейникова предупредила, что до звонка осталось только три минуты, чтобы поторопились закончить свои дела, и вышла. С быстротой и ловкостью, поистине изумительными, скворец был пойман, водворен на место жительства, а отверстие в доске закрыто сеткой.
Закрыв за собой дверь, Олейникова приказала вынуть тетради. Отдельные голоса, еще раздававшиеся в зале, скоро затихли вслед за звонком, и она приступила к занятиям.
Весь день работа у ней спорилась, точно помогал Михаил, и все намеченное закончила в срок…
Дни прибывали заметно.
Большое солнце припекало с утра до сумерек, дороги заводенели, и всюду орали ручьи.
Однажды перед сумерками, направляясь в клуб, Мария увидела в небе седое мутное облако. И было приятно думать: в ночь непременно ударит первый весенний ливень, растопит снега, и завтра утром появятся на взгорьях черные проталины; нежно зазеленеет озимь по холмам, а там и зелень проступит на голых согретых ветках.
Подросток-почтальон попался ей навстречу. Еще издали он узнал ее, остановился и начал шарить в сумке. Мария ускорила шаг и с улыбкой кивнула мальчугану, сунув за пазуху заказное письмо.
Придерживая его рукой, осторожно, чтобы не измять, она свернула в проулок, а потом — тропой на свое гумно, и там, найдя в соломе укромное местечко, в уединении разорвала конверт…
Михаил писал, что крайне занят, заканчивая дипломный проект и еще где-то работая по вечерам. Он извинялся за что-то, просил и убеждал взглянуть на жизнь и на себя по-другому, советовал переоценить многое, прежде чем сделать вывод. Так поступает и он…
Письмо было не похоже на прежние — длинное, туманное, но в запутанных, недосказанных фразах угадывался страшный смысл…
С трудом дочитывала она последние строчки, едва видимые в предвечерних сумерках, — и все в груди сжималось у ней. Не сознавая, что с ней происходит, она принималась читать сначала… А когда поднялась, чтобы идти, то увидала перед собой только синее безлюдное поле, без дорог и троп.
