— Жан Вилар приходил к нам в студию, — сказал Егорка.
— Я читала в «Культурке» его статью — умница. Не робок, как наши. Что он рассказывал?
— О своем национальном театре. Учил дерзости.
— Молодец! Это важно. Какой он? Высокий, импозантный, да?
— Хорош. Умный.
— К нам приезжал сюда Николай Симонов, изумительный Федя Протасов! Седой, патриарх, красавец. Я водила всех наших. Дима был, бедный мальчик, он так переживает свою неудачу. Мы непременно соберемся у меня, на высшем уровне.
— Вы давно его видели?
— Он бывает у меня каждую неделю в читальном зале. Он читает мне твои письма, но с пропусками. Я очень, очень рада за тебя! Ты прославишь наше Кривощеково. Вы были замечательные мальчишки, вспомни вечера в семьдесят третьей школе. Как вы играли «Лес» Островского, «Баню»! Из драмы путешествия ночью, ты не забыл, еще не зазнался? Шучу, шучу. Я простыла, но ты меня вылечил. Ты был в Малом, как там Ямщиков? Пропусти трамвай, успеешь.
— Я осенью был у него на даче.
— Вот об этом и расскажешь! Какой он стал? Неужели правда у него роман с…? У него прелестная жена, дочь.
— Не знаю. Я был случайно вечером. Романсы там пели, а я страдал, влюбился.
— Тоже роман? Прекрасно! Это прекрасно, Егорка, влюбиться, пусть она не ответит, ты все равно выигрываешь. Ты, как и в школе, пользуешься, надеюсь, успехом?
— Страдаю.
— Полно, полно. Вас все любили. Мы соберемся, девочки будут рады.
— Валя Сурикова здесь?
— По-моему, нет. Она куда-то уезжала, потом приехала, опять не видно. В институт не поступила. Ей закружили голову мальчики. Разве она тебе нравилась?
— Мы были влюблены в нее с Никитой еще в шестом классе, — сказал с улыбкой Егорка.
— Для меня новость! А Никита приехал?
— Он сошел на Горской.
— Я приглашаю вас, жду, у меня будет грузинское вино, мы соберемся на высшем уровне.
Егорка улыбался. Алиса Евгеньевна не изменилась и в словечках, в этом подчеркивании особой значимости своих приближенных. Приятные, талантливые люди как бы поднимали ее. Из года в год создавала она себе любимцев из маленьких школьников, они росли, получали аттестаты, уезжали и, навещая родину, заходили к ней уже большими, познавшими жизнь. Она сейчас побежит к себе на второй этаж, позвонит и разнесет весть о приезде друзей, наболтает о Москве и актерах множество историй, о которых Егорка ей не рассказывал. Эта слабость прощалась ей.
— О Ямщикове обязательно! — громко говорила она в трамвае. — Я слежу за ним. Ведь я его провожала тогда в Москву. Галя, Ия, Тамара — мы все там толкались, никогда не забуду. Мы осмелились забраться в вагон и ехали до Кривощекова, ужасно боялись, что поезд не остановится. Он поцеловал нас. Мы спели ему на прощанье песню Улдыса из спектакля «Вей, ветерок». Но ты знаешь об этом, я ведь, что мне дорого, могу тысячу раз повторять. Какой он был Улдыс! Красавец, элегантный, высокий, как они пели с Вяткиным. Ну, я пошла, уже «Сад Кирова». Мне к часу на конференцию «Положительный герой в произведениях последних лет». Надо, надо, Егорка, что поделаешь. Такая у меня работа. Требуют. Жду, деточка, до послезавтра, в семь!
