— Ты сегодня какая-то особенная, — сказал он.
Теперь я узнал его по голосу: молодой Масларский. Я вздрогнул. «Ничего себе, влип!» — мелькнуло в голове. Я вовсе затаился — не увидели бы. Зачем ставить людей в неудобное положение? Я этого совсем не хочу.
— Важнее всего чувство, — наконец отозвалась она, — а не обещания.
— Да, разумеется, — сказал он. — Я тоже так думаю.
— Настоящее чувство!.. Вот что важно, — настойчиво повторила она.
Кровь бросилась мне в лицо, застучала в висках. Это была Виолета, моя бывшая жена!.. Как она может?.. Конечно, это не старая, знакомая мне ревность. Нет, но все-таки! Как можно? Она же старше его! Мне захотелось подойти и ударить ее. Но кто я ей? Она мне давно уже не жена. И я давно не муж ей. Пожалуй, следует всыпать этому молокососу.
— Важнее всего чувство, — продолжала она. — Тогда все остальное легко достижимо. Разве не так?
Он подвел ее вплотную к дереву. Теперь они стояли буквально в двух шагах от меня, и опять я услышал ее голос. Она говорила, что он слишком нетерпелив. А он молчал. Он искал ее губы, но Виолета продолжала твердить, что не это самое главное. Я отлично понимал ее намерение подразнить его, как она когда-то дразнила меня.
Он наклонился и поцеловал ее. Я видел, как она ему наконец это позволила, — прислонившись к дереву, обхватила руками за плечи, словно боялась упасть.
— Почему ты торопишься уйти? — спросил он спустя несколько мгновений, не выпуская ее из своих объятий.
— Такая уж у меня судьба.
— Но ведь тебя никто не ждет.
— Да, никто, — вздохнула она. — Даже ты не ждешь меня.
— Клянусь тебе…
Их шаги постепенно затихали в рощице. Я глядел им вслед и все еще отказывался верить собственным глазам.
Я был трезв, уверяю вас, совершенно трезв. Он обнял ее за талию, а она продолжала твердить о большом чувстве, которое для нее важнее всего.
Вскочив со скамейки, я быстро двинулся за ними. Мне хотелось настичь их, сказать пару «теплых» слов. Не из ревности или зависти, нет, а из чувства справедливости. Ведь должна же она быть на свете, эта самая справедливость!
Уж я ей дам, старой ведьме, а его швырну в реку, пусть охладит свою дикую страсть. Какое они имеют право?.. И у комара есть страсть, и у жабы, что квакает ночью на болоте. И верба трещит, сгибаясь под напором ветра, собака лает, уставившись на глупую луну… Но все ли имеют право на любовь?
Я бегу, продираясь сквозь кусты, кричу, но эхо теряется во тьме, будто вокруг меня пустыня…
