Георгий сосредоточенно всматривался в воду, бегущую в канаве под мостом, и молчал.
— Что ты молчишь? — спросил Тарасий. — Когда человек начинает тянуть и размазывать, ему уже верить нельзя.
— Не знаю… Мне что-то… — Георгий запнулся.
— Что значит — «что-то»?
— Ну… что-то…
Эти простые и бессмысленные слова осветили Тарасию еще один темный уголок крестьянской души Георгия Джишкариани.
— Так что же такое «что-то»? — спокойно повторил Тарасий. — Не это ли «что-то» из-за малюсенького клочка земли сделало вас с Асланом чуть ли не кровными врагами? Оно уже устарело — это твое «что-то», Георгий, пора забыть о нем! Землероб-одиночка — игрушка погоды. Давно сказано, что крестьянин и нужда — близнецы. Только артель сможет их разлучить, этих близнецов.
— Эх, не знаю, право, не знаю! — вздохнул Георгий.
Он был неглупый человек, но трудно, ох как трудно было ему решить, что лучше — неведомое счастье или привычная беда. «Это он хорошо сказал: крестьянин и есть игрушка погоды. То сыты, то подтягиваем животы — как погоде заблагорассудится!» Георгий вспомнил весну этого года. В марте и в апреле шли бесконечные дожди. Долина превратилась в сплошное озеро. Вода доходила до колен. Пахота запоздала. В начале мая выглянуло солнце. На радостях Георгий от зари до зари пахал три дня. Но много ли сделаешь с тощими быками, которых всю зиму кормили только сухой соломой? В конце недели в полночь, когда Георгий сладко спал и во сне радовался просохшей земле, над Катисцверой опять собрались тучи, блеснула молния и разразился ливень. Несколько дней с неба низвергались потоки воды. Георгий потерял сон. По ночам он то и дело просыпался и прислушивался. Дождь хлестал по-прежнему, Георгий натягивал на голову бурку: шум дождя приводил его в отчаяние.
Да, погода сыграла с ним злую шутку: половина его земли осталась незасеянной, а то, что он успел посеять, потом спалила жара. Эх, разве Георгий сам не знает, что крестьянин со своей сохой — игрушка погоды? Знает. Несладкую он прожил жизнь, ждал, надеялся, что наступит перемена. И вот она, кажется, наступает… Но что, что сулит будущее? Хоть бы одним глазом взглянуть, что это за артель такая! Рискованно все-таки вступать в дело, которое всем в диковинку, — нет уж, лучше привычная беда, чем неведомое счастье. Хотя спору нет: от артельного труда, от работы сообща проку больше.
Георгий вспомнил совсем уже дальние времена, когда он еще не отделился от братьев. Правда, и тогда ему жилось нелегко, но он все же сводил концы с концами. А стоило ему разделиться — и… «Делились братья до вечера, а делить-то было нечего». После раздела добра не прибавилось, он никак не мог наладить хозяйство и совсем выбился из сил, словно бык, оставшийся в ярме без напарника. Братья разобрали отцовский дом и поделили его между собой. Тех досок, что достались на долю Георгия, не хватило даже на амбар. А почему разделились братья? Потому что младший брат был лодырем — стоило недоглядеть за ним, как он уже похрапывал в тени. Три родных брата не смогли прийти к согласию — как же смогут ужиться шестьдесят семей? В артели лодырей будет, конечно, хоть отбавляй. Каждый решит, что его доля от него не уйдет, и станет при всяком удобном случае отлынивать от работы. «Крестьянин прилежен только тогда, когда ему кроме как на себя не на кого надеяться», — думал Георгий. Сомнения отравляли ему жизнь. Он даже решил было отделаться от Тарасия. Но нужда упрямо толкала на тот путь, по которому шли такие же, как он, бедняки.
