— У Микеладзе, кроме княжеской фамилии и потертой черкески, ничего за душой нет, он против Советской власти не идет и ничем нам не вредит. А Барнаба — мироед, грабит все село. Для нас один Барнаба опаснее десятка пустоголовых бывших князьков.
— Поэтому и надо лишить его голоса, раз у него ничего нет за душой! — воскликнул Маргвеладзе. — Микеладзе не любит трудиться — вот что главное! Кто ненавидит труд — тот и есть мой враг! А Барнаба — такой же крестьянин, как и мы… все, что он имеет, нажито трудом. Чего вы от него хотите? Он — вроде меня: каждый день чуть свет уже бежит в поле. А Микеладзе даже садовой мотыги никогда в руках не держал. Убивать людей — большой грех, но, честно говоря, если б на то пошло, я снял бы этого бездельника пулей хоть с самой вершины Катисцверы!
— И мы не любим Микеладзе. Но, скажи, пожалуйста: кому и что сделал он дурного? Правда, иной раз напьется и устроит драку возле духана. Только и всего.
— Интересно у тебя выходит, Бачуа! У честного труженика отнимаете все права, а бывшим князьям — почет и уважение? Нечего сказать — хорошие вы заводите порядки! — рассердившись, Аслан поднялся и отошел.
— Барнаба не труженик, а пиявка, высасывающая кровь из народа! — крикнул ему вдогонку Бачуа.
Маргвеладзе обернулся. В его умных глазах была тоска.
— Бачуа, Бачуа! Ты еще очень молод, — медленно начал он, не сразу решившись высказать свои мысли. — Ты не знаешь сердца крестьянина, сынок! Спроси-ка ты лучше меня, кто из них пиявка-князь, у которого ничего нет за душой, или Барнаба, чей дом — полная чаша. Я не враг коммунистам, но очень уж мне не по душе, что они Барнабу Саганелидзе человеком не считают. Я день и ночь тружусь. А для чего, ты знаешь? Для того, чтобы иметь дом и хозяйство, как у Барнабы! Может, и в самом деле он — плохой сосед, только я, признаться, и радуюсь и завидую, когда вижу его породистых коров или слышу, как в поле работает его косилка… Да, да — радуюсь и завидую! Не будь у меня надежды, что и я когда-нибудь, как Барнаба, зарою под большим орехом сорокаведерные винные кувшины, жизнь моя не имела бы для меня никакой цены! А вы… — Аслан перевел дух и продолжал уже доверчивей: — Сегодня вы лишили прав Барнабу Саганелидзе — значит, завтра доберетесь и до меня! Вы мне все дороги закрываете, не даете мне богатеть!
— Чужим трудом богатеть? — вставил Бачуа.
Маргвеладзе нетерпеливо замотал седой головой, голос его зазвучал сердито:
— Я уже и не знаю, что делать завтра! Покойный мой отец десять раз на дню говорил мне: «Помни, сынок: всякий раз, как входишь к себе во двор — принеси с собой хоть прутик». Вот и я собираю всю жизнь эти прутики, чтобы сплести из них хорошую, крепкую ограду для своего двора.
