— Тьфу ты! Стыда у тебя нет! — крикнул ему вслед обозленный Барнаба. — Только дикие звери не отвечают на приветствие! Тебе не среди людей ходить, а по лесам рыскать!
Тарасий обернулся. Глаза его гневно блеснули.
— Сорок лет я хожу по этой улице и не помню, чтобы ты хоть раз поздоровался со мной. Может, ты сегодня в первый раз меня заметил? — резко ответил он, и от его глухого, недоброго смеха мурашки забегали по спине Барнабы.
Подумать только: «тестоед» Хазарадзе пренебрег его приветствием! («Тестоедами» в насмешку прозвали всех Хазарадзе — говорили, что они всегда голодные и хватают со сковороды лепешку, не дав ей испечься.) Самолюбивый Барнаба с ожесточением дернул себя за ус и вошел в свой двор. Дурную кровь надо вовремя выпустить, иначе… Они с Тарасием — враги навсегда, на всю жизнь! Глухой смешок Хазарадзе до сих пор звучит в ушах у Барнабы, а в сердце у него всякий раз закипает злоба, когда он проходит мимо этих холмов, с которых ветер доносит пьянящий запах созревающего сада…
Внезапный шум отвлек Барнабу от его горьких воспоминаний. Он оглянулся: в калитку, которую кто-то оставил приоткрытой, ломились козы. «Войдут — совсем обгложут молодые деревья». Барнаба слез с арбы, шагнул к калитке, хотел было запереть ее, но вдруг словно кто-то остановил его заботливую руку. Он широко распахнул калитку, и козы вприпрыжку бросились в сад. Бывший его хозяин злобно усмехнулся и тронул арбу.
— Добрый день!
По склону поднимался Дахундара.
— Нет, братец, не скажу, чтобы день был добрый! — хмуро откликнулся Барнаба. — Отняли у меня сад наши уважаемые друзья — так хоть сами использовали бы его как следует. Иди-ка сюда, погляди! Вон что они творят! А еще называют себя коммунистами! На всей нашей Ухидо не было другого такого сада, а теперь — гляди: козы в нем пасутся!..
Дахундара заглянул в сад. Встав на задние ноги, козы общипывали листву с двухлетних саженцев.
— А! Чтоб им провалиться, нашим начальникам! Это же безобразие! — воскликнул могильщик и бросился в сад.
— Ты ведь не без языка, — начал Барнаба, когда Дахундара выгнал коз и запер калитку, — расскажи об этом кому-нибудь. Пропадет добро, сад погибнет. И ведь никто не побеспокоится, не найдет времени присмотреть за деревьями, поставить, где надо, подпорку.
— Убить мало нашего председателя! Чего же он отбирал сад, если не может за ним ухаживать!
— То-то и оно, брат! — уже смелее продолжал Барнаба. — Обозвали меня врагом, а какой я враг! Тоже мне — нашли Деникина! Вчера, оказывается, Тарасий объявил на собрании, что я палка в колесе коммунизма. Я, значит, доброму делу мешаю! Что программа у коммунистов хорошая — спору нет. Я ведь тоже за народ — в пятом году, во время беспорядков, сам выходил встречать казаков Алиханова на Губис-Цхали и лично, в собственные руки, отдал ему прошение — пожалеть наших обманутых смутьянами несчастных крестьян. Не пригласи я тогда к себе его казаков и не угости всех на славу — без разговоров спалили бы наше село дотла! Программу коммунистов я очень уважаю, да беда, братец мой, что наши коммунисты неправильно ее проводят. Где это писано, чтобы скотина паслась в саду? Мне коммунистическая программа очень нравится, а вот коммунисты здешние… Ничего хорошего о них сказать не могу.
