— О, Ди-има! — произнесла она, опускаясь на колени рядом со мной. — О, мили мой Ди-има!
По ее щекам текли слезы.
Я прижал к себе ее тело, тоненькое, воздушное и уже какое-то чужое, не мое. Но Тильдхен отстранилась, показывая, что нельзя мять ее белую юбку и кремовую блузку.
Она и присела аккуратненько, чтобы не испачкаться. И не делала ни малейшей попытки приблизиться ко мне. Она уезжала, уезжала навсегда — и все мое тело будто парализовало, я не смел пошевельнуться, прикоснуться к ней, я не знал, на что еще имею право, а на что уже потерял безвозвратно.
— Ich will… Я хотель говорить… — начала Матильда, и снова слезы потекли у нее из глаз, она закрыла лицо руками и сидела так с минуту.
Чувствуя, что глаза мои вот-вот тоже окажутся на мокром месте, я попытался отвести от лица ее руки, но она лишь замотала головой и отвернулась.
Прошло еще несколько минут.
Но вот Матильда вздохнула, вынула откуда-то платочек, вытерла глаза, обернулась ко мне.
— Там, — она махнула рукой в сторону желтушного корпуса, — Auto. Мне — ехать гостиница. Я — проститься. — Порылась в сумке, достала бумажку, протянула мне. — Das ist meine Adresse. Du schreiben zu mir… пи-исьмо. Понимать?
Я кивнул головой.
— Мне идти.
Матильда показала на часы и поднялась на ноги. Я тоже встал.
— О-о, Ди-има! — она шагнула ко мне и ткнулась головой в мое плечо. — Я очень жалеть… уезжать. Оч-чень. — Глянула мне в глаза, всхлипнула, повернулась и пошла.
Я смотрел ей вслед. Смотрел, как смыкаются за ней кукурузные стебли, будто она идет по какому-то замысловатому коридору, и невидимые двери, одна за другой, закрываются за нею, и вот последний раз мелькнуло белое, качнулась каштановая копна волос, шорох шагов все тише, тише, и уже не слышно ничего, и опять лишь ветер да отрывистые трели сверчков. Потом где-то фыркнул мотор, хлопнула дверца, мотор загудел ровно, заскулил, скуление его начало смещаться, затихать, пропало, еще раз возникло где-то уже далеко и оборвалось окончательно.
Все.
Я развернул бумажку и прочел написанный по-немецки адрес. Тильдхен уезжала туда, в свой фатерлянд, с каждой секундой все приближаясь к нему и все удаляясь от меня.
Странно как-то: все осталось на месте, вот он я, мои руки, ноги, тело, все те же стебли кукурузы и проса, все так же высится на взгорке желтый дом с крохотными балкончиками, а Тильдхен уже нет и никогда не повторится. И не только здесь, но и в остальной моей жизни. Странно и непонятно. А на душе так пусто и тоскливо. Хоть вой.
