Не исключено, что перед Мариной встанет тяжелый выбор: на этот раз для доступа к опухоли мне могло понадобиться рассечь мозговую ткань на критических для речи участках. Вопрос, какой из двух ее языков примет удар?
С помощью биопсийной иглы я взял образец опухоли и направил на анализ в лабораторию, расположенную в подвальном этаже клиники, чтобы быстро определить степень ее злокачественности. Затем мучительные полчаса мы дожидались ответа патологов. Наконец позвонили из лаборатории, и медсестра поднесла трубку мне к уху. Снова вторая степень! И это означало, что вторая попытка добиться GTR – полного тотального удаления – вполне осуществима!
Мы повторили процедуру картирования мозга. Установили, что английский язык заселил пучок мозговой ткани, где раньше обитали «испанские» нейроны. А участок коры, который прежде не отвечал за речевую функцию, приобрел критическое значение для беглости речи. Осталось и меньше участков, которые я с уверенностью мог бы пометить белым конфетти. Да, и не забывайте: одно неверное движение, из-за чего скальпель заденет крохотный, шириной не более 3 мм участочек коры, может лишить Марину способности владеть одним из ее двух языков.
Я надеялся, что один первоначальный разрез подарит мне возможность полностью удалить опухоль. Однако по опыту знаю, что иногда требуется еще несколько «окон доступа». И это ставило Марину, а она по профессии преподаватель английского языка, перед выбором почти невозможным. Готова ли она заплатить за полное удаление опухоли своим английским языком? А поскольку родным для нее был испанский, в случае, если ответственная за него область коры будет повреждена, Марина рисковала утратить оба свои языка и навсегда онеметь. На такой риск ни я, ни она пойти просто не могли. Подобного осложнения категорически нельзя было допускать.
Впрочем, существовал и еще один вариант: я мог не трогать те участки опухоли, к которым не было доступа с безопасных точек на поверхности коры. После операции ей оставалось бы пройти курс химио– и лучевой терапии и уповать на лучшее. Такой вариант не дал бы полного излечения, а лишь временно замедлил бы развитие опухоли. Но после операции ее лингвистические способности оставались бы в целости и сохранности.
Неделей раньше мы с Мариной и ее мужем обсудили два возможных сценария на случай, если опухоль притаилась под ответственной за речь областью коры.
– Пожертвуем английским, – решила Марина, – если уж придется, забирайте его, обойдусь, мне важно выиграть хотя бы 12 лет.
