И тут Виктория почувствовала, что ей до чертиков надоело скрывать информацию. Пусть она не может открыться, что получает ее из снов. Пусть нет никаких документальных доказательств. Пусть Тормакин посмеется над ней, как над глупой фантазеркой. Пусть! Но она просто обязана рассказать, что происходило в этом доме двести лет назад.
— Причина у туземца в самом деле была весомая, — произнесла Вика. — Женщина.
Эммануил Венедиктович поднял вверх трость и вдохновенно продекламировал:
— О, женщина. Услада из услад. И злейшее из порождений ада. Мужчине ты и радость, и награда. Ты боль его и смертоносный яд.
Тормакин изумленно посмотрел на коротышку в клетчатом костюме.
— Никогда бы не подумал, что ты пишешь стихи.
— Это не я, — скромно потупился старичок. — Это Лопе де Вега — испанский драматург, живший в шестнадцатом веке.
— В шестнадцатом? — банкир криво усмехнулся. — С тех пор, как вижу, в женщинах ничего не изменилось.
Семен Семенович потряс перевязанной кистью и снова вернулся к прежней теме разговора.
— Так что это за история? — поинтересовался он у Вики, накладывая в тарелку изящные рыбные канапе. — Ради какой женщины туземец остался в имении? Неужели ради графини Смолиной?
— Представьте себе — нет. Он сделал это ради служанки, кормилицы графского наследника. И звали эту женщину… — Виктория выдержала паузу, — Светлана Тормакина.
Банкир моментально оторвался от еды.
— Тормакина? Так это про нее вчера толковал Быстрицкий? Она — мой предок?
Девушка неопределенно пожала плечами.
— Вообще-то для такого вывода одного совпадения фамилий недостаточно.
— Да, вы правы, — согласился банкир. — Сам посмеиваюсь над генералом Смолиным, когда он заикается о своем родстве с графами Смолиными.
— А насколько хорошо вы знаете собственную родословную? — спросила Вика.
— Можно сказать, что совсем не знаю. Специально этим вопросом никогда не занимался. Все, что известно о родителях: мама моя родом из Рязани, а отец… Отец, между прочим, был из этих мест. Я потому Красные петушки и купил — вроде как малая родина.
Виктория оживилась.
— Это уже кое-какая зацепка. Папа рассказывал о своих предках?
— Я практически не знал отца, — по скособоченному лицу Тормакина пробежала тень. — Он бросил семью, когда мне был всего год.
— И что, с тех пор вы ни разу не виделись?
— Нет, никогда. Он пропал, совершенно не давал о себе знать. Мать одна меня тянула. Работала на нескольких работах, подорвала здоровье. Да и я, кстати, уродом стал из-за этой ее вечной занятости. Мне тогда три года было. Мать ушла на очередную работу, а соседских детей попросила за мной присмотреть. Зима была, холод жуткий. И вот эти ребятишки играть надумали. Вынесли меня на мороз и закопали в сугробе. Один нос оставили, чтоб не задохнулся. А как выкопали, увидели, что у меня лицо перекошено — тройничный нерв застудил. Сколько потом по врачам не таскали, ничего не помогло. А соседские детки еще и дразнились. Маленькие гаденыши…
