Живой обелиск | страница 54

Мальчишки, встретившие меня у родника, сообщили: сегодня у бабушки Кудухон и Бибо праздник: женятся Асинет и Заур.

Я кинулся искать Хадо, и, когда застал закрытым деревянный дом старого Кимыца, на сердце стало тоскливо. Я тупо смотрел на большой ржавый замок, висевший на ветхих дверях. «Дядя Миха, он уехал не навсегда. Он вернется в отцовский дом!» — кричали мне в ухо дети, ходившие за мной. Из общего гама детворы я узнал, что Хадо уехал на целину, даже не повидавшись с Асинет и Зауром.

Уехал этот странный человек и унес в сердце тоску, которую он скрывал от всех. Не обмолвился о ней и я, потому что знаю: такие люди, как Хадо, эту тоску будут скрывать всю жизнь, но не станут соперничать с мертвыми.

Перевод Б. Авсарагова.

От свидетелей тех событий остались в живых бабушка Марико, дядя Иорам и Дзеран.

Безмятежным сном детства растаял в наплывах моей памяти Арчил. Я застал лишь его коня Дзерана, которого мать Арчила, Марико, чуть свет водила к реке. Марико и по сей день оплакивает Арчила, а Дзеран после него никому не разрешает седлать себя. Так говорят у нас в ауле.

Я изумлялся: если Дзеран никого не подпускает к себе, то как же Марико водит его на водопой оседланным? Мне хотелось заглянуть в огромные продолговатые глаза Дзерана и увидеть там неутихающую боль, но я не осмеливался. Наши семьи в ауле считались кровниками. Встречаться с бабушкой Марико нам не разрешал адат. Мне запрещалось ступать на глянцевитую дорожку Арчилова двора, играть в чижика с сыном Арчила — Гоги.

А я все-таки заглядывал иногда на запретный двор, где сияли в нежно-розовом цвету ароматные ветки акаций. Мы играли с Гоги в чижика, потому что этого хотелось нам обоим.

Недавно я неожиданно повстречал бабушку Марико и Дзерана и подумал, что годы все же сломили их обоих. Обычно навостренные маленькие уши Дзерана теперь опустились, будто листья сливы, высохшие на солнце. Конь, как всегда, без уздечки покорно шел за старухой.

Так повторялось каждый день.

Я чувствовал, что бабушка Марико упрекает весь аул в смерти сына. Но при чем здесь я? А Дзеран? Бывало, прискачет к нашему дому и с ржанием бьет передними копытами, разбрызгивая землю, пока мать моя, Нанион, ни сунет ему в рот кусок сахара… Теперь Дзеран обо всем забыл, отводит черные бездонные глаза куда-то в сторону.

Чем я провинился перед бабушкой Марико или Дзераном?

Дядя Иорам сказал как-то мне: «Права тетя Марико, убийство сына еще ни одна мать не прощала. А стрелявший в Арчила хотел убить колхоз!»