— Эту дорогу не будут строить ни Заур, ни Асинет, ни Хадо! — сказал я твердо.
«Тинг-танг-тонг!» — Это плакал старый дуб. Бибо приложил щеку к его свежей ране.
— Он был маленький, слабый, немощный, одинокий, как я; думал — погибнет, не устоит… Взял да унес из леса, посадил вот здесь. Откуда мне было знать, что когда-нибудь потомок моего потомка в этих местах будет прокладывать дорогу!.. Не предусмотрел, посадил и сказал ему в назидание: вот ты, вот я! Посмотрим, кто выносливей!.. Ох, какой я был сумасброд!..
«Тинг-танг-тонг!»
— Беда гналась за нами на скрипучей арбе и нагоняла беспощадно, но мы выжили, потому что временами приходила и радость! Она залечивает раны, восстанавливает иссякшие силы… Свержение царя праздновали вместе… вот тут… Посмотри, сынок, разве не видно! Да, да, сынок, но я тебе покажу, как мы просчитались! — Теперь он уже тыкал указательным пальцем в похожую на клин вертикальную зарубку. — А тут опять горе взяло верх. Осетией завладели меньшевики. Все это я храню здесь, в сердце… И вот здесь! — обвел Бибо ладонью ряды зарубок.
Справа шел ряд горизонтальных зарубок, их было меньше. Слева, как клинья топора, свисали вертикальные зарубки.
Дрожащая рука Бибо перемещалась то в одну сторону, то в другую.
— Вот здесь в моем бедном хадзаре закачалась колыбель. А вот здесь опять радость и благодать… радость и благодать. — Скользившая вниз рука вцепилась в нарост коры, пальцы судорожно сжались. — А вот тут я застал свой хадзар сожженным дотла… И были опять плач и горе, плач и горе… — В эту минуту Бибо походил на прорицателя. — Их было много, их не счесть, а нас двое! Как я мог сидеть здесь сложа руки и ждать мира, когда решалась судьба всей Осетии!.. Пришлось маленького Джета с матерью оставить дома… Посмотри сюда и запомни, сынок! — Бибо впился глазами в зарубку, слившуюся гранями с другими. — Вот! Разве она не говорит сама за себя? Разве по этому клину не видно, как в те черные дни нас с твоим отцом, Кудзагом, меньшевики и белогвардейцы прижали к скалам Чеселта, когда мы спасали беженцев? — Он запнулся и долго не мог произнести ни слова. — У меня в памяти смех одной женщины. Накануне она отнесла еду тем, кто преграждал путь карателям Валико Джугели, и, вернувшись обратно, застала сгоревший хадзар и труп своего маленького сына. Женщина положила почерневшего мертвого ребенка у разрушенного очага и безумно смеялась: «Таму, мой мальчик, как ты вырос за это короткое время!»
