Где-то за рекой шумели разлившиеся ручьи и оползни. Глухие удары камней в мутной реке грохотали по всему ущелью. Притих испугавшийся теленок. Молчал Заур, молчал и я, потому что боялся конца рассказа.
— Часто мы в недоумении разводим руками, удивляемся, не верим происшедшему: как же это могло случиться, как же могла перевернуться арба? Придет смерть, свалит одного из лучших, а мы опять-таки не верим собственным глазам: ведь он только что был с нами. Нельзя же вот так, просто исчезнуть человеку, смеявшемуся минуту назад? — спрашиваем мы, не думая о том, что причиной всему мы сами. — Заур перевел дыхание. — Никто не видел, как Хамыц подъехал на чьей-то машине к дубу, под которым сидел на корточках Таймураз. Он насекал под рядами старых зарубок те инициалы… Это была детская забава, детская игра после работы. Да, они еще были детьми, хотя работали не по-детски!.. Экскаватор, которым управляли попеременно Таймураз и Асинет, выполнял двойную норму, а о Хадо, сидевшем за баранкой самосвала, и говорить не приходится… Ты сам слыхал, он даже ночами, при электрическом свете ремонтировал колхозный самосвал. А Хамыц… Достаточно поставить автомашину на крутом спуске и при удобном случае незаметно перебросить скоростной рычаг в холостое положение… — Голос Заура сорвался. — Видимо, Таймураз слишком увлекся… То есть, говоря его же словами, продолжал «подводить итоги» ранам своего дедушки и старого дуба. Так говорила Асинет, он «подводил итоги», а машина со спущенными тормозами шла на него и постепенно набирала скорость… Был ли в этот момент Хамыц за рулем?.. Хотя какое это имеет значение?.. Дед Бибо сидел в хадзаре, а Асинет и Хадо уехали на самосвале в контору… Мы его так и застали: лицом к зарубкам, с переломанным позвоночником, с перочинным ножом в правой руке… Он хотел положить конец сердечной боли своего дедушки двумя буквами, одну из которых насечь до конца так и не успел… Скоро подъехали Асинет и Хадо… Бедный Хадо бился головой о стену хадзара. Потом гнался на самосвале за Хамыцем, удиравшем на чужой «Волге»… До сих пор удивляюсь, как он его догнал!
— А Леуан?
— Что Леуан? Наверное, в конце концов проснулась в нем совесть… Он публично отказался от своего сына. Подал заявления во все инстанции, просил, чтоб Хамыца осудили со всей строгостью.
— А сам он не подумал о раскаянье?
— Это чувство он, наверное, подавляет аккуратным выполнением служебного долга.
Заур умолк. Я лежал с открытыми глазами и видел перед собой плачущего Хадо. И Таймураза с застывшей улыбкой на окровавленном лице.
