Живой обелиск | страница 35



VI. ПРОДОЛЖЕНИЕ РАССКАЗА ЗАУРА

Ночь в горах сгущается быстро, особенно если на небе ни луны, ни звезд и спустившиеся тучи заглушают шум реки.

В раме открытого окна — туманная полоса проливного дождя. Я лежу плашмя и гляжу в густую темноту, надеясь увидеть хоть капли, пляшущие на полугнилой дранке соседнего дома, но во тьме ничего не различить. В диагональном углу комнаты поскрипывает кровать Заура, видно, от него тоже сбежал сон.

Блеснул зигзаг молнии, как фаринк, занесенный над непокорной головой Иально. И опять тишину заполнил до краев протяжный плеск ливня.

— Завтра же уеду домой!

Заур спустил босые ноги на пол.

— Миха, не уезжай! Не оставляй меня одного!

Меня ожег его горячий шепот. Он мне напомнил Хадо, отстраняющего рукой Асинет, с ее мольбой: «Хадо, милый, не уезжай! Не оставляй меня одну!»

— Я среди вас как чужой!

— Я не в лучшем положении, Миха! Боюсь, как бы во второй раз не случилось непредусмотренное…

— Второй раз?

— Да, второй! Брошу я строительство, уйду вместе с Хадо и Асинет.

Заур умолк. За перегородкой, как и вчера, жалобно плакал теленок. Дать бы ему молока, жалко малыша, скучающего в одиночестве. Вчера Кудухон сказала: «Мне не жалко молока, но он когда-нибудь должен стать самостоятельным?»

У бабушки Кудухон острый слух, она утром так и заявила: «Ваш шепот с Зауром в ночной тиши раздается, как треск разожженных сучьев». Заур медлил с ответом.

— Заур, что это за буквы и кто их насекал? — спросил я как можно тише.

— Их писал внук старого Бибо, Таймураз, — буркнул он под одеялом.

— А где он сейчас и почему он оставил свой экскаватор Асинет?

— Кто? — рассеянно спросил Заур.

— Да Таймураз!

Заур резким взмахом сбросил с себя одеяло и прошелся по темной комнате.

— Он лежит там… за старым дубом… спит вечным сном.

Я вдруг провалился в какую-то пустоту. Несколько раз подряд сверкнула молния, но я уже не видел ни капель, пляшущих на дранке, ни вершины Иально, закрытой тучами.

— Как же это, Заур? Почему я не знал? Ведь у дедушки Бибо оборвалась последняя нить. За-а-а-ур! — Подкатившие слезы жгли мне глазницы. Не хватало, чтобы я разрыдался среди ночи!

— Опять этот Хамыц!.. — застряло слово в гортани Заура. Мне стало холодно под пуховым одеялом.

— Он и отсидеть успел, и?..

— Хамыц не сидел. Так захотел Хадо! Он заклинал Асинет и Таймураза… чтоб не сообщали об этом… Жаловаться на него — значит признаться в собственной слабости! Так сказал Хадо. Вылечусь, говорит, сам поговорю с этим ублюдком, не испытавшим тепла человеческого слова. Так и сказал: «тепла человеческого слова»!