«…От аула Уалхоха до Гомбори, вы знаете, семь километров пути. Летом-то что! Летом старый ишак провожал Асинет, Таймураза и Хадо в школу с радостным ревом. Они шли по лесу, собирали ягоды и цветы. Одно удовольствие! Но зимой… Зимой выпадает снег, стынет вода в реках. Как перейти ребятам на ту сторону, если через реку нет моста? Таймураз и Хадо хоть и мужчины, но кому охота переходить вброд реку в зимнюю стужу и сидеть на уроках с мокрыми ногами? И маленькую Асинет жалко. «Как помочь ребятам? — ломал голову старый ишак. — Я привык к своему хозяину Кимыцу, он научил меня таскать прутья для плетня и дрова. Не дай бог обидеть его!» Ишак ломал голову и ничего не мог придумать. Тогда ему на помощь пришел Хадо, он сказал ишаку: «Ты — философ с семью зубами во рту, старше меня вдвое, но ум мерится не количеством прожитых календарных дней, и ты меня послушай. Хадо не любит переливать из пустого в порожнее, он знает, что ты — помощник моего старого отца Кимыца, и если ты перестанешь ему помогать, старому Кимыцу придется по глубокому снегу тащить дрова на собственной спине. Конечно, это зло, но переходить маленькой девочке вброд Иори и сидеть в классе с окоченевшими ногами — тоже зло, которое может повлечь за собой непоправимую беду. И да простит Хадо его отец Кимыц, если он тебе, старому ишаку, посоветует выбрать наименьшее зло: возить не дрова в хадзар, а маленькую Асинет в школу». Ишак принял совет Хадо. Но не зря говорят, что слепой, прозрев, захотел иметь красивые брови. Очень скоро Хадо и Таймураз прикинули: зачем с чувяками под мышкой переходить вброд студеную реку, когда философ согласен перенести их на своей спине вместе с Асинет! И что же вы думаете? Все трое уселись на одного бедняжку философа и…»
Уастырджи не договорил.
В зал вошли трое пьяных. Уастырджи прервал свой рассказ, снял маску. В одном из пьяных он узнал Хамыца, еле стоявшего на ногах. Товарищи его озирали присутствующих мутными глазами. Хамыц облизывал запекшиеся губы.
«Наше вам!» — промямлил он, приложил правую руку к сердцу, изображая что-то вроде реверанса.
«Мир честной компании!» — поддержали вожака собутыльники.
Пьяный Хамыц заметил Асинет, в испуге прижавшуюся к Таймуразу, и хмыкнул. Расстегнул свой шоферский полушубок и ворот косоворотки из переливчатого черного атласа. Подошел к Авксентию Хасакоевичу, дыхнул ему прямо в лицо.
«В обнимку, а!.. Перед глазами директора!.. Как оно называется, А-а-авксентий Хасакоевич… Ва-ва-вальпургиева ночь, да?..»
