— Неужели так и сказал — «в кузов самосвала»?!
— Да. А дядя Леуан и говорит: «На каком же таком самосвале ты поедешь? Не на одном ли из тех, что десятками стоят в гараже твоего отца Кимыца?» — «Нет, дядя Леуан. На самосвале, брошенном лично вами в колхозном гараже». Он развел руками: «Первый раз встречаюсь с человеком, которого хотят посадить на иноходца с посеребренным седлом, а он лезет к ишаку! Тот самосвал давно списан с колхозного инвентаря, и я его сдам в утиль!» — «Ничего, говорю, дядя Леуан, я привык к старому ишаку и за два дня поставлю его на ноги…» Он больше не настаивал.
Заур молчал, а мне отчего-то не давала покоя притча о лакированном гробе.
— Хитрая бестия этот Леуан! Мне не разрешал заняться старым самосвалом, а сам на его ремонт отложил средства из колхозной кассы! Дай ему, видишь ли, в стременщики Хадо Дзесты! Хе-хе-хе, — засмеялся он и закрыл глаза.
Я испугался, как бы не съехать нам с узкой дороги и не полететь с обрыва. Хадо, наверное, заметил мое волнение:
— Не бойся, Миха, Хадо может проехать эту дорогу с закрытыми глазами.
Меня поразил смех Хадо, неестественный смех, похожий на звяканье камушка, брошенного в пустой кувшин. Это у него совершенно новая черта, — у пустой могилы дяди Гарси он не скрывал свою печаль.
Машина забуксовала в грязной канаве с обвалившимися краями. Хадо открыл дверь, высунулся наружу и, глядя на скаты, дал низкий газ. Он облизывал пересохшие губы и, не отрывая глаз от вращающихся вхолостую колес, с разгона проскочил через канаву.
— Не о твоей ли машине сказано, Хадо: «У старого быка и рога пашут!» — вырвалось у меня.
— Поди докажи это дяде Леуану! — сказал он весело; камушек, брошенный в кувшин, звякнул сильнее.
Узкая дорога с двух сторон была перекрыта ветвями дуба и граба. Треск и стук ломающихся о борта самосвала веток оглушали ущелье. В кабину проникало глухое эхо. Аллея внезапно кончилась, в глаза ударил резкий свет.
— Все-таки Леуан распространил в ауле слух о том, почему Хадо отказался от председательской «Волги»: дескать, хочет использовать старый самосвал для халтуры…
— Удивительно не то, что Леуан хотел из тебя сделать стременщика, — вставил я после длительной паузы, — а как он до сих пор удержался во главе правления колхоза!
— Он — ветеран… — сухо сказал Заур.
— Видишь ли, Миха! Чтоб решиться идти напролом, нужно иметь такое лицо, как у дяди Леуана, иначе совесть не позволит… — осекся Хадо. — Неужели, говорит, тебя не тянет к родному колхозу, где захоронены кости твоего старого отца? Кстати, говорит, мы поставим Кимыцу памятник из лабрадорского темно-серого камня. Он говорил, а перед моими глазами стоял лакированный гроб… Сволочь, как будто меня хлыстом огрел! Ты уж не кори меня, Миха.
