Боль ударила внезапно. Худяков выронил лопату и с трудом выполз на берег. Он не ждал ее так рано. Стянул сапоги, развернул сырые портянки. Влажными носками растер ступни ног, вспомнил о водке, налил немного на ладонь и втер ее в икры, ловя ноздрями знакомый дух. Худяков испытывал к этой привычной боли презрение, смешанное с уважением. Ведь это она скашивала его, как серп скашивает перестоявшийся колос.
Он растирал ступни до тех пор, пока боль не переметнулась в колени. Тогда Худяков снова откупорил бутылку и погнал боль вниз, а когда она немного утихла, осторожно поднялся с земли.
Траншея, которую он копал, была уже наполовину залита водой, и ему пришлось поднять на сапогах ботфорты и завязать их тесьмой. Он быстро устал и уже не отбрасывал песок, а только выгребал из траншеи, стремясь скорее разрезать перемычку. Остальное должна была завершить Боганка.
А степь жила и дышала. И казалось, что чьи-то огромные сильные руки поднимают его с берега и несут, несут прямо к мерцающим звездам. Но так глубока и бездонна была высь, что захолодело сердце, и он закрыл глаза, страшась чего-то необыкновенного, что могло произойти с ним.
И вдруг он услышал глухое булькание. Рядом, у самых ног, что-то шумно плескалось, шелестело. Но эти звуки скользнули мимо его сознания, как нечто привычное, само собой разумеющееся. Это были звуки живой, быстротекущей воды. Река ворвалась в траншейку, выкопанную Худяковым, и всей силой запруды хлынула вниз, вымывая песок упругими струями.
От горизонта тянулась узкая полоска света. Она ширилась, росла, словно кто-то невидимый оттягивал темный полог неба. Над рекой кривыми столбами поднимался пар. Худяков сжал в руке сухой комок земли, раздавил его в пыль и бросил в воду. Потом достал часы-луковицу и повесил их на шею.
Трофим неторопливо шагал вдоль реки, держа ружье дулом к земле. Он уже различал влажный, словно покрытый воском камыш. К мосту вышел, когда уже совсем посветлело. Трое не спали. Растянутый бредень сох на берегу. Возле машины лежала срубленная береза. Один конец ее обгорел в костре, на другом же чернели продымленные листья.
— А вот и леший, — испуганно сказал круглолицый браконьер в галифе.
Леха и чернявый оглянулись, обожгли Трофима взглядами.
— Тебе чего, старик? — недобро спросил Леха.
Худяков поднял ружье и направил его в сидящих у погасшего костра.
— Заводите колымагу и катитесь отсюда.
Трое смотрели в упор на старика. Худяков — на каждого из троих по очереди. И не было в его взгляде ничего такого, что бы вселило надежду. И только одно еще удерживало браконьеров у костра. Старик был хлипкий, кривобокий, и ноги его заметно дрожали.
