— Да, все хорошо, — снова заговорил Нескин, осторожно подбирая слова, чтобы не выдать своей информированности и тем самым не спугнуть Осевкина. — Однако, Сева, меня беспокоит тот факт, что в последнее время ты снизил динамику расширения круга потребителей нашей продукции. Концерн планирует выпуск с перспективой на будущее, с учетом роста поставок нефти и газа из России, а перспективы на твоем конкретном участке не слишком впечатляющи.
— Кризис, — буркнул Осевкин. — Люди стали меньше покупать. Сам знаешь.
— Но они же, твои люди, жрут каждый день, гадят, пачкаются и пачкают, следовательно, моют посуду, стирают, сами моются, чистятся и так далее! — воскликнул Нескин. — Значит, дело не в кризисе, а в чем-то другом. В чем?
— В том, что они стали экономнее. У меня жена — и та на мойку посуды стала тратить меньше этого вашего дерьма.
— Это почему же — дерьма? — возмутился Нескин.
— А потому, что по телику сказали, что от него и рак можно заработать, и экзему, и еще прорву всяких болезней. Вот они и стали меньше покупать…
— Так это же происки конкурентов! — воскликнул Нескин с таким жаром, что даже подпрыгнул на месте. — Известное дело! Надо на эти происки отвечать адекватными контрмерами.
— Вот и займись, — отпарировал Осевкин. И пояснил: — Что от меня зависит, я делаю. Но исключительно на местном уровне. А надо на всероссийском. А это уже забота твоих братьев.
Сзади погасла очередная порция ламп, такая же порция вспыхнула впереди, осветив бетонную стену с черными дырами, куда бесконечными удавами уползали конвейера, из темноты выступили широкие ворота, выкрашенные в ярко-красный цвет, и белыми в них дверьми.
— Об этом я позабочусь, — согласился Нескин. — Но и ты должен проявлять инициативу: одно дело делаем.
— Я и говорю: на своем уровне я проявляю, — начал было Осевкин, — а только…
И вдруг замолчал, остановившись с задранной головой, точно налетел на стеклянную стену, на которой нет ни одного предупреждающего знака. Жестокие серо-зеленые глаза его уставились на выведенную огромными черными буквами надпись на голой бетонной стене, да еще под самым потолком, куда забраться можно только по большой лестнице.
Нескин тоже остановился и тоже задрал голову. И прочитал вслух:
— «Осевок-паскуда! Отдай рабочим заработанные ими деньги! Иначе будет хуже!»
— Аххх ссс-суки! — выдохнул Осевкин, и лицо его сперва побелело, затем вспыхнуло и пошло фиолетовыми пятнами. — Да я из них шашлыки понаделаю! Да я их, б…й!.. Да они у меня!.. — он задыхался от ненависти и дергал себя за красный галстук, то затягивая его, то распуская.
