— И ездют же люди, — удивилась не впервой другая. — Ездют и ездют. И деньги откудова-то берутся.
— Нужда людей гонит, — пояснила более рассудительная из них (небось из бывших учительниц), в аккуратном платье с отложным воротничком, с весьма скромным декольте, в строгих очках, с короткой прической и благородной сединой. — Без нужды человек с места не снимется. А какие по своей охоте, так те на самолетах летают.
— И-и! А как в наше-то время было! Война еще не кончилась, а нас, девчонок сопливых, погнали на восстановление порушенного. Мы с Марьей Комаровой, царствие ей небесное, в Сталинград угодили. Уж натерпелись мы там, уж натерпе-ели-ись… не приведи ос-споди, — и старушка мелко перекрестила свой оплывший живот, прикрытый выцветшим ситцевым платьем.
— Чего уж тут вспоминать — всем досталось, — вздохнула рассудительная.
И все остальные поддержали ее своими вздохами.
А за столом среди «козлятников» свои разговоры.
— Слыхали, мужики, что сегодня на конвейерном участке приключилось? — воскликнул Дениска Кочнев, совсем еще молодой парень, работающий на складе готовой продукции водителем электрокары.
— И чего там такого могло приключиться? — насторожился Будников и раздавил пляжной вьетнамкой, из которой торчали пальцы с черными ногтями, недокуренную до конца сигарету.
— Да вроде кто-то будто написал на стенке во втором корпусе что-то такое, что сам Осевок выскочил оттудова и набил морду нашему директору Косолобову. Не слыхали? — настырничал Дениска, заглядывая в глаза своих старших товарищей, в которых, впрочем, не находил ничего, кроме скуки. — Вы ж там сегодня работали! — изумился он по поводу такого всеобщего равнодушия.
— Чем меньше знаешь, тем спокойнее спишь, — произнес Будников и потянулся как тот кот после сытного обеда. И даже зевнул, широко раззявив рот. — Наше дело — конвейера, — пояснил он. — А они на полу стоят. На стены нам глазеть некогда.
— Не, я понимаю, что это самое, а только сегодня всех вызывали к начальнику охраны Щуплякову и трясли, кто, мол, написал, когда и так далее, — не унимался Дениска. — Меня тоже вызывали: не видал ли я кого из посторонних, кто бы входил или выходил.
— И что? — подал голос четвертый игрок, пенсионер Терентий Емельянович Негрудин, круглая голова которого была сплошь покрыта седой щетиной, и, подумав, поставил дупель-шесть, громко при этом крякнув.
— Как что? Откудова ж мне увидать, если я за рулем? Может, кто и заходил. Не сама же она, эта надпись, образовалась. Одному ее не сделать. Тут и лестницу надо приставить, и передвинуть ее, и отнести потом, и стоять на шухере. Тут двоим-троим едва управиться. Да и не днем они делали — в этом вся штука. И не кистью, а из баллончика. Стал быть, охране и отвечать.
