Завтра — светлое воскресенье. На площади остановились на ночлег три телеги, нагруженные вилами и паламарками, покрытые рогожей. Отец купит мне новую паламарку, ведь я уже взрослая. А мою пусть возьмет Гинче, когда будет жать. Она ей в самый раз.
Какой жаркий огонь разводят эти рослые лудогорцы[1] в шапках, обшитых галунами! Ночью они разлягутся у костра и будут болтать допоздна. Завтра — большой летний базар. Под вечер, когда народ разойдется по домам, они впрягут в телеги круторогих буйволов, двинутся по старому мосту и сгинут в темноте. Больше мы о них не услышим, больше их не увидим. Из какого далекого края они явились? Хоть бы они догадались взять меня с собой! Чтобы и я погуляла по свету. Чтоб посмотрела, как люди живут в далеких краях: какую одежду носят, какие песни поют. Какие слова говорят парни и девушки друг другу, когда встречаются у источника, украшают ли их девушки голову цветами? Уж так надоело мне все сидеть здесь да глядеть на кузницу Нено.
Хорошо бы уйти с лудогорцами в их село! Хорошо бы стать черноокой молодицей с пестрым сокаем на голове! Я ткала бы красные пояса и вязала бы носки узорчатые. И каждый вечер ходила бы к колодцу с расписными ведерками. И ногти я покрашу хной. Боже ты мой, как хороша я тогда буду! Наполню я ведерки, сяду у колодца и буду ждать, чтобы он пришел издалека по длинной дороге. Хоть бы пришел и увел меня от лудогорцев мой Нено, кузнец. Смуглый Нено!
* * *
Да наградит бог деда за то, что он посадил и взрастил деревья в саду. Мне теперь есть куда укрыться и где поплакать.
Как встану утром, заберусь в сад. Солнце поднимается над широким ржаным полем, огромное, окровавленное. Значит, и сегодня будет гореть земля. Пчелы выползают из ульев, жужжат, летают с цветка на цветок. Смешные! Они сговариваются, куда полететь за медом: на луга или на межи. Они точь-в-точь как люди: трудятся каждый день, и это им не в тягость.
Веет холодом и свежестью.
Я протягиваю руки, груди мои напрягаются, рубашка на мне того и гляди лопнет.
Вот я! Что-то трепещет, горит. Как высокая, статная рожь. Ждет хозяина. Сожни меня, хозяин!
Я ведь выросла красивая, здоровая. Словно роза. Словно тополь. Все мне так говорят. Да и работа у меня спорится, и любо мне, когда идет жатва. Эти поля, что дают хлеб и синие васильки, впитали в себя всю радость, все страдания людей; пусть же они отзовутся, затрепещут, затаят дыхание, когда я крикну. Грушевые деревья пусть не шелохнутся, и пусть слушают колосья, наклонив головки. А снопы позади меня пусть вырастают без счета.
