— Рука Манола сотворила чудо!
А какое это было чудо — знал я один.
Все веселились. Поднимая глиняные чаши и расписные баклаги, пили заздравные тосты. Я молчал и не мог пить. Только глядел на толпу. Когда же волынки завели рученицу, вскочили все, и стар и млад, и пустились в пляс. И завертелись в буйном хоро. Кто-то крикнул:
— Гей, а мастера-то забыли! Сюда мастера, пусть и он с нами попляшет.
Но еще не успела закончиться первая рученица, волынки смолкли. Люди стихли, расступились, давая дорогу. Я обернулся назад, мама, и вижу: несут покойника.
Ты знаешь, кого несли.
Я пошел на кладбище, чтобы бросить горсть земли, — да будет она легка Милке, — а когда вернулся, у моста продолжалось веселье, кружились хоро. Поднял баклагу и я, пил, пил и напился. И пустился плясать хоро. До полуночи веселились.
Развели костры, чтобы нам было светлее. Как черные огоньки горели глаза наших девушек. Я исходил тоской и буйным весельем. Думал: перестану о ней жалеть. Забуду Милку. Пьян я был, да простится мне это!
Ночью, когда пропели первые петухи, гуляки отправились спать. Всех разморило. Но я не лег. Сел на камень. Меня одолели тяжкие мысли, а о чем я думал, и сам не знаю. Сидел я так, и вдруг слышу, чей-то голос зовет меня из мрака:
— Мано-о-о-л!
А может, мне это показалось и никто меня не звал.
Я вскочил и побежал на голос, прямо в ночь. Месяц заливал поля желтой водой. Сколько я бродил, не знаю, — так глубоко я задумался. И вдруг вижу: на кургане среди поля стоит нагая женщина с распущенными черными волосами до пят.
Она пришла слева — видно было, как примяты хлеба. Откуда она пришла? Никто ее не слышал, никто не видел. Вокруг широкое поле, зачарованное пеньем кузнечиков, светом звезд. Кто знает, может это я был зачарован? Я пошел к ней, не спуская с нее глаз. Она ждала меня. И снова я услышал:
— Мано-о-о-л!
Где-то жалобно залаяли собаки. «Они задрали голову к месяцу и скулят, сами не зная почему, — мелькнуло у меня в голове. — Не знают». Я остановился, чтобы посмотреть на нее. И задрожал. Задрожали, заходили ходуном нивы. Кто эта женщина? Где я ее видел? Почему такими родными показались мне, мама, ее темные глаза, когда я в них гляделся? Она ласково вскинула их на меня и пошла мне навстречу. Она была красивая и белая. Никогда еще я не видел нагой женщины. Ее черные волосы вились и шелестели. Глаза обжигали меня. Нивы вдруг потемнели, а она протянула ко мне обнаженные руки.
— Как давно я тебя жду!
