— Помнишь, мама…
— Что, сынок?
— Как начал я строить Росенский мост… Было лето. Милка подарила мне белую рубашку с красной вышивкой. Я так радовался этой рубашке!
— Помню, как будто это было вчера. В то лето тебе исполнилось двадцать два — в самый раз жениться.
— Все меня дразнили, что я, мол, не смогу связать Черкювское поле с селом, пойти против реки, осилить ее, опоясать каменным поясом и укротить, как молодую жену. А я знал, что смогу. Семь лет ходил я с отцом по чужим краям, ставил людям дома. Научился камень класть, и стало мне это дело сподручно. Отец поглядывал на меня весело. Как-то раз спустились мы к реке, чтобы срубить старый тополь, — помнишь его? Сели на берегу. Внизу бежала и пела быстрая, шальная Росица. А вербы наклоняли темные верхушки к самой воде, чтобы испить прохлады.
Отец сказал:
— Слушай, Манол, то, чего не смог я, сделаешь ты. Вот на этом месте. Соединишь два берега, свяжешь два мира. Там, на той стороне, растут хлеба. Дай людям мост — пусть они пройдут по нему и уберут свой хлеб.
На старом тополе пела птаха. Я слушал дивную ее песню и спросил отца:
— А смогу я построить для них мост?
— Сможешь. Запомни хорошенько, — здесь самое подходящее место. Мост пусть будет большой, каменный, с четырьмя сводами. Покличь мастеров из Фракии, чтобы они тесали камень. В помощь собери крестьян. И ничего не бойся. Будут тебя помнить, пока свет стоит. Доброе дело сделаешь.
Вверху пела пташка, и крылья ее казались серебряными. С них стекали светлые капельки. Я сидел и думал: и не скажи мне об этом отец, все равно я его построил бы. Во-он он передо мной — ох, какой мост! Я увидел его, мама, таким, какой построил. Как обруч, опоясал он реку. А она, хитрая желтая змейка, выбивается из-под него, вьется, вытягивает свое сверкающее тело и кидается, освобожденная, буйная, вниз к синим холмам. И услышал я, как загрохотали большие, тяжелые телеги, как глухо задребезжали их грядки и закивали головами круторогие делиорманские буйволы.
— Запомни, что я тебе еще скажу, — услышал я отцовский голос, — когда начнешь строить мост, замуруй в него тень того, кто тебе дороже всех.
Я вздрогнул.
— А кто мне дороже всех?
— Сам знаешь.
Больной умолк. Оконце лизнуло желтое лунное пламя. Смеясь, кинулись наперегонки упавшие на белую улицу тени. Ночь, расстелив серебряное покрывало, посеребрила все кругом. Вдали, на темной равнине, невидимый посланец бродил по полям и расспрашивал нивы, хотят ли они пить, чтоб напоить их назавтра.
