Когда мы легли спать, Вылчан снова вернулся к этому разговору:
— Стадо мое по обету я отказал монастырю. Видал ты когда-нибудь, как посреди поля торчит одинокое дерево? Рядом ни пня, ни колючки. Только и осталось у него, что тень. Так и я. Было у меня два сына, оба пали на бранном поле. И хозяйка моя с горя ушла вслед за ними. Тогда-то меня словно подхватил вихрь. Продал я землю, купил овец. Пригнал их сюда. Остановился в монастырском лесу. Очень мне нравится здешняя вода. Пахнет кореньями и дикой геранью. Ключ внизу, шагах в двадцати. Мы с Найденышем протоптали туда дорожку…
Я долго глядел в небо, на Млечный Путь, и мерцание звезд отзывалось в моей душе, а лес шумел, будто хотел рассказать мне что-то сокровенное. Заснул я поздно. А когда проснулся, солнце уже стояло высоко в небе. В овчарне — никого. Дед Вылчан оставил мне полведерка молока и горку брынзы в деревянной миске. Я прислушался, не звенит ли колокольчик, но лес молчал. Промыв глаза ключевой водой, я спустился к монастырю.
* * *
Этой осенью меня снова поманил голос гор. И колокольчик на шее мула вновь встревоженно зазвенел по крутым тропинкам. В монастыре я нашел запустение. Два монастырских работника в Димитров день ограбили какого-то паломника, а сами удрали. Заточенный игумен лежал больной. Уродливо зияли выломанные двери келий. Целую зиму по ним гулял ветер. Кровля на левом флигеле провалилась. Печенег сидел во дворе на плитах и, широко раскинув ноги, штопал свои штаны большущей иглой. Он попросил у меня покурить, а на мой вопрос о дедушке Вылчане ответил:
— Плох он. Совсем истаял за лето. Не жилец он на этом свете.
Я отправился в овчарню. Пока я дошел, ночь уже спустилась баюкать птичек в их гнездах, а горы таинственно шумели. Звезды мигали над загнанным в кошару стадом. Дед Вылчан встретил меня, и я увидел, как он сгорбился, осунулся, глаза у него запали. Я пожал его дрожащую руку. Мы сели у огня и закурили.
— Где Найденыш? — спросил я, обводя глазами овчарню. Нигде не было видно рослого овечьего стража.
— Бог да упокоит Найденыша! — покачал головой пастух, и глаза его наполнились прозрачными старческими слезами.
— Околел он, что ли?
— Не околел, я его убил. В меня вселился дьявол, лишил меня ума, вот я и поднял на него руку. Теперь-то я понял, кто из нас двоих был зверем.
— Как это так?
— Сейчас расскажу. Этот проклятый монастырский повар вбил мне в голову, чтобы я остерегался Найденыша, потому что он, мол, рано или поздно опять превратится в волка. Я взял да и купил зимой ружье. Десять овец за него отдал. Раз как-то встал я поутру и отправился в монастырь за харчами. Снегу навалило — по самую грудь. Вскинул я ружье за плечи и бреду — еле себе тропку пробиваю. А как только я вошел в монастырскую кухню и отряхнул с шапки снег, на пороге показался этот сумасшедший монах.
