Но штурман лишь чуть-чуть красовался, а все остальное для него было серьезной работой.
Он похлопал тяжелой ладонью по планшету; по шевельнувшимся губам можно было угадать сказанное им: п р и л е т е л и р е б я т а, хотя р е б я т а были намного его старше, потом неодобрительно посмотрел в бьющий холодным ветром проем двери на землю и луну: слишком светло для ночного прыжка, если снизу наведут пулеметный огонь, то — к а ю к. Но про к а ю к штурман ничего не сказал, а кивнул одобрительно, но и не освобождаясь от мрачноватости, и даже приобнял каждого по очереди, сначала литовца, потом низкого, пренебрегая строжайшей инструкцией, которая запрещала делать это, потому что бывали случаи, когда десантники невзначай «прихватывали» с собой выпускающего.
Парашюты у них были совсем не такие, как у него и штурмана, — они помещались за спиной, туго набитые и тяжело тянущие книзу, и еще спереди, чуть ли не под самые подбородки, тоже утыкались парашюты поменьше и полегче, и на каждом из них на зеленом авиазенте белел выведенный аккуратно номерок.
«Для чего?» — подумалось ему… А потом он вспомнил, как три месяца назад его разыскал пожилой капитан Шактов, из десантников, геройский человек, и в благодарность за спасительную операцию вручил самолично сшитые из авиазента сапоги: «Примите, доктор, от чистого сердца, материал знатный, легкий, в нем летом нога будет отдыхать как на курорте, а главное, сапогам износа нет!» Но мысли о капитане Шактове оборвались — снова засипел, забился в тревожной дрожи зуммер, самолет слегка накренило, потом выпрямило снова, а через несколько секунд штурман уже один глядел вниз, на дальние колко мерцающие точки земных огней, расположенных треугольником, убеждаясь, что с теми двумя пока все н о р м а л ь н о, и, убедившись, захлопнул дверцу привычным движением, натянул на ее замок упругую матерчатую резинку с металлическим крючком на конце.
Теперь штурман уже ничем помочь им не мог. Для него они исчезли, а вместе с ними исчезла вся его важность, словно они взяли ее с собой под парашюты и быстро унесли к земле, в иллюминаторные квадратцы били ядовито-желтые блики от моторных патрубков — казалось, что это они рождают надсадно-монотонное гудение.
Штурман знал, что перед ним, хирургом, ему важничать абсолютно незачем, потому как еще неизвестно, что больше оценит высокое начальство — привычное штурманское умение выложить правильно курс по маршруту, обеспечить успешную высадку и возвращение или же то, ч т о́ надлежит выполнить в глубоком вражеском тылу человеку, ради профессионального успеха которого в такую немыслимую даль гонялся туда и обратно целый «дуглас».
