Петрун расположился на отдых в кустарнике у дороги, которая вела от площади к плотине. По дороге непрерывно двигались грузовики с цементом, телеги с бревнами и досками; проходили рабочие в телогрейках — одни не спеша возвращались домой, закончив работу, другие шли им на смену.
Петрун беседовал с двумя землекопами — своими односельчанами и время от времени помешивал деревянной ложкой в закопченном котелке, подвешенном над костром.
— Уж очень ты быстрый, Петрун, — сказал крестьянин постарше, — не даешь фасоли свариться.
— Готова она, — ответил Петрун, с удовольствием разжевывая бобы. — Видели ведь, когда я поставил? Почти полтора часа будет. Берите хлеб, закусим. — Он развязал узелок, достал краюху хлеба.
— И в этом году надо бы посадить, а то уж кончается.
— Да разве одна фасоль? — вздохнул Георги, утирая рукой длинные усы; он предвкушал вкусный обед, еще не опустив ложку в котелок. — А картошка? Где ты найдешь такую картошку, как у нас?
— И не говори. А когда еще была такая трава, как в нынешнем году?
— Эх, жалость — все затопит!..
— Еще столько времени до покоса, а какая трава стоит!
— Никак я в толк не возьму, как это мы будем переселяться?
— И к воде сразу разве привыкнешь? — Стойне зачерпнул полную ложку и откусил хлеб прямо от краюхи.
— Ты, Стойне, куда-то ездил в прошлое воскресенье. Где был, что слыхал? — спросил Петрун.
Вопрос этот был сейчас у всех на уме и на устах. Стоило кому-нибудь отлучиться из села, все настораживались: что слышно, нет ли новостей, не покупает ли кто землю в другом месте?
— Ты лучше спроси, где я не был, — не сразу ответил Стойне. — Можно сказать, всю Болгарию исколесил с той поры, как прошел слух об этом проклятом переселении. Такого села, как наше, нигде нет. Так и знайте! Все что-нибудь не ладно: вода есть — леса нет, лес есть — земля неплодородная. А у нас все, что душе угодно, — и сады, и огороды, ну, все, что захочешь. Посадил я во дворе яблоньку. Три года уже обираю. И сам поешь и на продажу остается. Каждый год родятся. И какие яблоки!
Стойне не хватило слов, и он руками показал, какой величины яблоки.
Петрун молчал. Раньше, бывало, слова не даст вставить, без умолку говорит. А теперь молчит, слушает, а сам рта не раскрывает.
Случилось это нынче в обед. Он сидел на ступеньке у камнедробилки, грелся не жарком весеннем солнышке, когда прибежала Божурка и протянула ему многотиражку: «На, батя, читай!» — «Что ж, почитаем, отнесу в село, пусть дома тоже поглядят». — «Нет, ты сейчас причитай, — настаивала она. — И обязательно потом матери покажи». — И девушка ткнула пальцем в правый угол первой страницы.
