— Вот и зря. Они, может быть, такие именно потому, что мы к ним так относимся. По крайней мере, подругу поддержать ты обязана. У меня есть где-то бархатное платье. Но тебе, наверное, надо что-нибудь современное.
Наташа почему-то не захотела говорить матери, что уже надевала его, что была в ресторане, что приглашал ее туда такой элегантный и, судя по всему, богатый, взрослый мужчина.
Почему-то Наташе показалось постыдным сказать об этом матери.
Когда они выходили из дома, празднично-возбужденные, как всякие женщины перед походом в магазины, Наташа все же потихоньку оглядывалась, коря себя за мнительность и подозревая у себя нервное расстройство. Но ни на лестничной клетке, ни в лифте, ни в просторном вестибюле никаких подозрительных субъектов не обнаружила.
Консьержка, пожилая, одинокая женщина, которую содержали всем подъездом, хотя при домофонах консьержка вовсе была не нужна, строго оглядела их, предупредив, по своему обыкновению, чтобы вовремя вынимали корреспонденцию из почтовых ящиков.
— Почтальонка жалуется, что ящики вечно полнехоньки, невозможно почту впихнуть.
Старушка понимала, что держат ее на этом месте из сострадания к одинокой старости, и старалась отрабатывать свой хлеб как могла: открывала двери почтальонам, разносчикам телеграмм, врачам и прочим добрым гениям нашего бытия; следила за чистотой в вестибюле, для чего в дождливую слякотную погоду устанавливала у входа старинную оцинкованную детскую ванночку с водой для мытья обуви, а зимой, в снегопады и метели, — большие пушистые веники и одежные щетки с мягкой щетиной и длинными ручками. В жаркое время тополиного пуха тетя Шура гонялась с пылесосом за белыми сугробиками, непонятно как, при закрытых дверях, проникавшими в подъезд. А еще постоянно и добродушно ворчала на жильцов второго подъезда, поучала их, опекала как собственных детей, которых Бог ей не дал.
— А тебе, Наташечка, уж телеграмму принесли, ни свет ни заря. Я не позволила будить, сама приняла.
Телеграмма была следующего содержания: «Буду в воскресенье, люблю, целую, Андрей».
Вихрь вопросов и недоумений пронесся в голове в мгновение и исчез, осталась ослепительная радость: любит, приедет! И еще появилось желание срочно, немедленно покупать платье, туфли, духи, ведь теперь она точно пойдет к Оленьке на вечеринку и утрет нос подруге, когда явится элегантная, под руку с представительным, высоким, умным, красивым женихом.
— От жениха, видно, телеграмма-то, ишь запрыгала козочкой, — услышала Наташа вслед себе благодушный старческий голос.
