— Мазур-рку! Мазур-рку! — вдруг заорал ворон.
Курбская благосклонно улыбнулась, а хозяйка дома, забыв светский этикет, захлопала в ладоши от восторга.
Ирина Михайловна снова отказала кавалерам в ангажементе. Мне — четвертому. Я расстроился и ушел в голубую гостиную. Там совсем уже одуревший от шампанского Ванька рассказывал барону Геккерну историю про кобылу, портрет и репьи. Барон натянуто улыбался. Я оттащил Ваньку от посланника и сдал его с рук на руки разобиженному штабс-капитану Зернину, который тут же напоил Ваньку до зеленых чертей. Приказав лакею грузить барина в сани, мы со штабс-капитаном вернулись в залу, рассуждая о масонских ложах, Ванькиной выходке и привидениях.
В зале творилось необычное. Музыканты уже не играли, а, свесившись с антресолей, глазели, как лакеи, возглавляемые затянутым в кожаную куртку усатым юношей, расставляли вдоль стены странные ящики. Юноша в куртке пощелкал разноцветными костяшками на одном из ящиков, почтительно поклонился Ирине Михайловне и сказал ей на неизвестном мне языке:
— Аккумулятор в ажуре, валяй, пой, Иришка!
Княгиня осторожно пересадила ворона на подлокотник, взяла у слуги испанскую гитару, пробежалась по струнам длинными пальцами, запела:
— Кавалергарда век не долог,
И потому так сладок он.
Трубач трубит, откинут полог,
И где-то слышен сабель звон.
Еще грохочет голос трубный,
А командир уже в седле.
Не обещайте деве юной
Любови вечной на земле!..
Неожиданно лакеи задули свечи, и зал на мгновение погрузился во тьму. Потом в одном из ящиков неуловимой саламандрой заплясал переменчивый свет, желтый, зеленый, синий, и, из ниоткуда, со всех сторон, послышалась тихая мелодия, подхватившая мотив гитары и еле перекрывавшая общий вздох. С антресолей уронили скрипку.
Когда я глядел на княгиню, утонувшую в этом безумстве музыки и красок, я чувствовал себя вождем дикой орды, внезапно плененным красотой прелестной невольницы. Урусова казалась рядом с ней провинциальной барышней и не стеснялась этого. Такой я ее не видел.
— Каббала! — произнес рядом штабс-капитан.
Княгиня улыбнулась нам и, склонив набок красивую голову, начала новую песню:
— Сумерки, природа,
Флейты голос нервный,
Позднее катанье.
На передней лошади
Едет император
В голубом кафтане…
И снова всех закабалила песня. Когда кончилась и она, Зернин тронул меня за плечо:
— Смотри, Жорж появился! Но эта, кажется, орешек не для него!
Жорж вошел в залу стремительным шагом, почти вбежал, и, машинально кивая знакомым, направился к княгине.
