Сын славного города | страница 88
С одной стороны — грех, вот так бросать несчастного. С другой — очень опасно пытаться исполнить святую обязанность для каждого доброго человека, обязанность дать упокоение тому несчастному, за коим пришла смерть. Не должно человеку в землю возвращаться, прежде побывав в желудке глупой бездушной зверюги степной. В землю человек вернуться должен таким, каким его призвала на свой суд Милостивая Прива. И велик грех того, кто человека бросил на съедение зверя, без веления на то, господарей рыцарственных правителей, чьими устами вещает сама Прива — так отец говорил, так в селе многие говорили. Из земли вышел человек, в неё же должен вернуться таким, каким сумел стать, дабы Прива смогла увидеть всего человека сразу и насквозь, все его грешки, мысли, страсти, все его благие и злые деяния — незримо для смертных, те поступки отмечены на теле человека. А ежели тело испоганено, то этого всего не прочесть и Прива разгневается на того, кто это допустил.
Логран повесил нос и кислый весь лицом, тяжко вздохнул — придётся вернуться и постучать в ворота Батэла. Оказаться перед Привой, весь в грехах как младенец в соплях, участи худшей и не придумать…
Разве что, после смерти своей глаза открыть и вместо светоносных крыл Привы, увидеть перед собой волосатое брюхо самого Барга. При таком-то посмертном пробуждении, можно и второй раз помереть, в этот раз уже со страху…
Что будет в этом Батэле? Какие там господари? Такие как в Южном замке? Или они такие как прежние были господари? А не пошлют ли они его к Баргу, да словами нехорошими, да прежде отобрав меч, мешок походный и все до единого золотые? А что если решат они, что сбежал он со своей деревни по-своему почину и в рабство продадут? Последнее конечно, вряд ли, печать Свободного гарантирует, что человека не продадут…, только вот он болтается по земле, а не работает на ней и двадцатину, получается, не платит, ибо не с чего и неизвестно кому её платить. А это значит что? Вспомнилась семья, двадцатину заплатившая не сполна, пытавшаяся господарей обмануть. Дети, жена, ведь у них и слова-то не было, глава семьи, муж и отец, всё и решал. А кара постигла всех, каждому печать срезали — прям по живому, кусок кожи ножом и срезали. И всех их прогнали прочь. А потом и вовсе в рабство увели…
Логран стоял на краю оврага, смотрел в лицо покойного и в нём боролись смешанные чувства, мысли витали разные, да все они друг на дружку натыкались и рассыпались в ничто, да путались они все и не мог он ничего решить иль придумать.