Бандиты, с рыком и шипением, обнажили оружие, но меж домами, впереди и позади них, уже были те, кто вернулся в село с войны. Немного их было, но с оружием все, да с луками трое.
Пираи взвыл от ужаса и сжался у стены — глупый Гримтек! Теперь ведь бандиты лютовать будут, всем ведь плохо будет, ведь не просили они ничего особого, ведь можно было дать им, что просят и ушли бы, а теперь…
Когда крики и звон стали стихли, на улице лежали мертвецы. Только глава бандитов жив ещё был — елозил в пыли, с рваной раной на груди.
Гримтек стоял над ним, поднимая меч. Медленно, в свете солнца, он опускал клинок, а бандитский командир кричал от боли. И на губах Гримтека появилась улыбка, и смеялся он — но не так, как Баргом отравленные смеются. Пирайи видел, всё видел — крылы самой Привы распустились в тот момент за спиною Гримтека.
Он пал ниц и плакал от счастья, неразборчиво благодаря Гримтека и прочих — тех, что остались живы в этом бою. Теперь он понял, все поняли. Не Барга то происки, вовсе нет — то Привы разуменье и судеб плетенье. Не злится она на них, не забрала она господарей, нет.
Гримтек и те, кто вернулись — вот они, новые, угодные Приве, господари!
С удвоенной силой стали они повинности испрашивать у господарей, что не самозванцами оказались, а Привы посланниками истинными! И к ним они шли по всем делам, что к господарю раньше ходили и больше не злились и не переживали — даже если господари отмахивались или молчали на них грозно, всё равно рады были они. Вот почему Приве не носили они жертв-то, подношений! Потому как сама Прива их прислала, с нею связь духовная у них — вот оно чё! А они сразу и не поняли. Ну так, оно и понятно — куды уж навозным червям, такое понимать.
Но Прива милостива и знак им показала — то бандиты те окаянные и были, знаком-то тем.
И зажили они довольные и радостные.
Правда, смущало, что повинности не справляют новые господари. Иной раз совсем жутко становилось. Разбил вот Пираи подношение Приве, аж крынку молока! И немедленно побежал к Гримтекову дому, ниц пал и плакал, и молил о повинности не сильно строгой. А Гримтек вышел, плюнул, ему в лоб прям попал, и в дом ушёл — очень страшно было в тот день. Всю ночь кошмары снились. Не понимал он как это так — преступление свершил, повинился, а повинности не было.
Странная началась жизнь.
Он к ней даже почти привык.
А потом пришли Они — короля люди, с железами и очагами.
В ужасе попрятались они все по домам, в окошки смотрели, коленками дрожали, из-за дверей плакали и о пощаде молили. Гримтек и те, что с королём новым воевать ходили, как господарям и положено, навстречу вышли людям тем. Стали посреди улицы главной и единственной в посёлке, руки в боки упёрли и стоят. А тех! Тьма. Аж штук сорок — а то и все пятьдесят! Пираи чуть со страху не помер — это тебе не голодранцы с магии Ганга обезумевшие.
