Потом у него жизнь как-то по-дурацки сложилась. Он устроился на завод, где папа и мама работали, но очень недолго там поработал. Обнаружил в себе талант певца – он действительно очень хорошо пел – и поступил в консерваторию. В консерватории ему прочили хорошее будущее как певца. И где-то в 1951-м его опять призывают в армию. Причем он так этому сопротивлялся, а попал в итоге в Белорусский военный округ, замполитом какой-то связной роты.
Дядю там тоже услышали, забрали в Ансамбль песни и пляски Белорусского военного округа, солистом. И вот его снова выдирают из этого ансамбля и отправляют служить на Сахалин, замполитом какой-то батареи. Причем их отправили сначала не на Сахалин, они сидели на берегу напротив Сахалина. В чем разница? На Сахалине ограниченный срок службы, как на всех островах, – больше двух лет нельзя, а на берегу – хоть всю жизнь. И он попал туда. Сын у него чахлый рос, болел все время, жена не работала – негде, так что дяде уже точно не до песен было. Он с каким-то большим трудом перебрался на Сахалин, отбыл два положенных года и уволился.
Война – штука такая, что пока на войне, вроде все здоровы, на войне больных не бывает, там или убьют, или живой. А вот после все болячки полезли, дядя Гриша тяжело болел, очень тяжело. И при всём при том это был очень жизнерадостный мужик. Я с ним когда встречался, будто с какой-то радостью соприкасался.
– А как началась война – ну, это я, конечно, как сейчас помню, мне же уже целых полтора года было – загрузили нас в эшелон и отправили недалеко, из Днепра на Урал, в Чкаловскую область. Из эвакуации только несколько воспоминаний сохранились. Там киргизы жили с нами, так вот киргизы пили чай, а сахара не было ни у них, ни у нас. Они пили чай с жареным пшеном, и мне это так нравилось, ничего тогда более вкусного не ел, чем это жареное пшено.
А в 1944-м папу перевели в Гомель, и мы, естественно, рванули к нему, мне тогда было четыре. Жили мы сначала в частном секторе, потому что весь город был разбит, просто сплошные руины. Дом занимали мы впятером, еще одна семья и, хорошо помню, красивый парень, летчик, Володя. Его сбили, он упал и сломал позвоночник, поэтому еле-еле ходил на костылях, а парень, действительно, такой красивый и хороший был. И пока мы жили там, он, к сожалению, умер.
Ну а мы – босота и босота, все у нас там было, только жрать нечего было. Поэтому мы стали ботаниками, мы ели «калачики»[3], которые вдоль дороги росли, такие зелененькие кругленькие – это был любимый харч. Весна наступала – бузина зрела, бузину ели, тоже очень вкусно. Из деликатесов макуха была: это когда из семечек давят масло, остается шелуха, она прессуется, и такие получаются твердые круги коричневые. Так вот макухи раздобыть – это было вообще высший класс.
