— Ну, ладно, — Инна нашла мои пальцы и примирительно пожала.
Мы подошли к машине.
— Пап, открывай!
Двери у Инкиного отца открывались только с его согласия, поэтому, шустро вывернув руку назад, дядя Витя щелкнул замком слева, потом, перегнувшись — справа:
— Запрыгивайте, девчонки!
Ирка послушно запрыгнула на переднее сиденье, а я слева, чтобы уткнуться в окно, погрустить о Даниле и не обращать внимания на сдавленное хихиканье Инки с ее новым кавалером. Она же замужем… Но, судя по репликам вроде «Какой баритон!» и «Готовится биеннале», настоящим флиртом тут и не пахло, и Инкин супруг мог не беспокоиться.
Но дядя Витя, экспрессивно работая педалями, не дал мне погрузиться в свои невеселые мысли, поскольку, по его мнению, ездить никто не умеет, что в громкой форме не замедлил выразить:
— Ваще, блин, тупо красный, а они едут!
Затем он стал считать баранов, видимо, чтобы не заснуть от такой медленной езды остальных водителей:
— Один баран, другой баран, третий баран — три барана! — радостно объявил дядя Витя этот нехитрый математический результат.
Я вздохнула, но тут он, повернувшись к Инке, стал рассказывать, что купил собакам шейки — у них в гараже живут две дворняги, которых Инкин папа постоянно подкармливает.
— И, это, желудок тоже купил, — вспомнил он, а Ирка не выдержала и поморщилась:
— Дядь Вить, а ты что, пока всю собаку целиком не соберешь, не кормишь?..
Мы засмеялись, а дядя Витя на секунду замолчал, пока впереди резко не затормозила «восьмерка»:
— Че за дела, ешкин кот?!
Я вздохнула и завозилась на сиденье — мы уже подъезжали к Иркиному дому.
— Я тоже здесь выйду, пройдусь, — я помахала Инне и Славе, все еще подозрительно разглядывая парня. Вроде он и вроде — не он…
— Я тоже здесь сегодня был! — заявил дядя Витя. — Это же мой район! Бывший, конечно.
— Поехали уже, — прервала родителя Инка и крикнула в окошко: — Пока! Созвонимся!
В квартире было темно.
— Паш! — негромко позвала Ира, нащупывая тапок и выключатель. Выключатель нашелся быстрей, но, сколько Ирка ни щелкала туда-сюда, светлее не становилось.
— Что за… — пробормотала она, стукаясь об углы и входя в комнату. Где-то на полке валялся фонарик…
— А-а-а! — заорала Ирка, когда бледно-желтый луч выхватил серое одутловатое лицо Пашкиной матери, запрокинутое к потолку. Белки страшно торчали сквозь неплотно прикрытые веки, а еще утром черные волосы были абсолютно седыми…
Я быстро шагала по улице, ежась в курточке — к вечеру мороз вспомнил, что январь вообще-то, и принялся за работу — леденил тротуары, заключал траву и ветки в прозрачные колбы, строил сосульки, которые еще вчера были легкомысленной капелью.
