Тридцать первое декабря
«Суженый-ряженый, приди ко мне наряженный…»
— Слушайте, ну и погодка! — выбравшись из такси, я первым делом поглубже натянула капюшон и только потом осторожно задрала голову, с опаской глядя на темное небо, с которого летели и летели прозрачные капли, словно и не тридцать первое декабря было, а где-то середина октября. — Дождь как льет!
— Не сахарная… — привычно проворчала Ирка, при этом тоже накидывая капюшон, хотя старательно уложенные рыжие локоны были приготовлены для праздничного «показа». — Польет и перестанет! — уверенно заявила сестра, беря под руку Пашку. — Пошли уже!
Обычно немногословный, сегодня Пашка был совсем уж тих, как шепот скромницы, по причине прибытия в гости своей мамы. Все бы ничего, но мама прибыла из Одессы, и если в Иркином парне одессита выдавали яркие синие глаза, известное чувство юмора да еще гитара, то родительница у Пашки была натурой энергичной, очень эмоциональной и по-одесски открытой как людям, так и новым впечатлениям. Хорошо хоть гитары у нее не было, а всего остального было даже слишком!
Едва завидев Ирку — практически будущую невестку! — Любовь Яковлевна сначала воскликнула «Вау!», а потом ущипнула — это капитана полиции-то и без пяти минут будущую невестку! — за нос и заявила:
— Недаром есть такая поговорица: «Будь проще, и люди к тебе потянутся!»
Ирка ошалело хмыкнула, потерла нос и, демонстрируя будущей родственнице послушание, постаралась прямо на вокзале последовать совету, но не слишком усердствовала — со всех сторон спешили люди, нагруженные и не очень, невыспавшиеся, многие небритые и наверняка со свежим перегаром, и Ирка не очень хотела, чтобы вместо выхода они потянулись к ней, к Ире…
Но не это беспокоило Пашку, а то, что в данный момент Любовь Яковлевна готовила новогодний стол вместе с Натальей Александровной, то есть с мамой любимой Ирки, ну, и моей мамой тоже, разумеется, — разница в возрасте у нас с сестрой всего два года, но это совершенно не мешает нам нежно любить друг друга, периодически кусаясь и царапаясь.
Пашка не зря переживал. Надо сказать, что по стилю, весу и жизненным убеждениям наши мамы являлись полной противоположностью друг другу, поэтому одессит немного — да что там, много, даже очень! — волновался, что получится в результате этого небезопасного союза.
— Паш! Ау! Достань мне мандарин! — Ирка дернула его за рукав, и Пашка послушно полез в карман — там лежали наспех всунутые мамой две мандаринки. («Вы что, коньяк ничем закусывать не будете?..»)
