Но, как бы там ни было, самураи, мать их за ногу, согласились сдаться.
Процесс сдачи проходил образцово-показательно. Японцы выходили по одному, аккуратно ставили винтовки к плетню, представлялись, кланялись, а потом ложились мордой в землю, после чего айны им вязали руки.
На лица моих бородачей надо было еще посмотреть — личный состав прямо сиял. Еще бы — за три дня, две эпических бескровных победы. Да и трофеи просто гигантские, это как по местным меркам. Тайто проболтался, что парни, за последние дни, за счет добычи, стали едва ли не самыми состоятельными в племени.
Я пересчитал японцев и не досчитался одного.
— Четырнадцать… Где пятнадцатый? Тайто…
Айн переговорил с одним из пленных и доложил.
— Один бабка здесь колоть, утром помирать, уже закопать его…
— Бабка Неонила одного вилами запорола, — мрачно подсказал старик. — Уж прости, запамятовал я сразу сообщить. Как Пеструшку ее стали выводить из скотника, так и кинулась старая. И так была стервоза еще та, а тут вообще осатанела. А баба… ее японы спалили в овиннике, так и лежит, черненька-черненька, как арапка. Епт, совсем башкой слаб стал! Хорошо, что не запалили. Есчо, тутой где-то Машка была, ее солдатам отдали. Така ладна, пышна и белява девка. Тока слегка не в себе, да хроменька на левую ноженьку. Чего-то не видать оную.
— Идем, поищем. Держи лампу… — я ступил на крыльцо избы. — Как тебя зовут дед?
Старик хлюпнул носом.
— Нил Фомич, значитца. Афанасьевы мы. А ты, мил человек, кем будешь?
— Каторжником…
— Да кто ж без греха! — умудренно высказался Фомич. — И среди каторжников, значитца, разные люди встречаются.
— Это точно, — я усмехнулся и вдруг увидел на скобленых досках пола в сенях черные размазанные потеки. — А ну, Фомич, подними-ка лампу повыше…
Следы вели в чулан.
Скрипнул дверца.
— Ебать… — ахнул старик. — Да чтоб им пусто стало, паскудам!!! Ну сильничали, да и ладно, бабская доля такая, но зачем жизни лишать?..
В чулане лежала скрюченная в позе эмбриона обнаженная девушка, голое тело покрывали сплошные ссадины и кровоподтеки, под свернутой на бок головой, ореолом раскинулись длинные светлые волосы. На совсем еще детском лице застыла кривая страшная улыбка.
— Тудыть в качель… — бубнил Нил Фомич. — Ласкова девка была, улыбчива да приветлива, батя ее, Трофим, в ополченцы ушел, как все наши мужики. А матушка еще в прошлом годе померла от огневицы…
Я присел, попробовал прощупать пульс у девушки и резко встал.
— Идем, Фомич, нальешь мне песярик. Помянем невинноубиенную. А за Маху… за Маху косоглазые ответят по полной. За все ответят, уж не сомневайся…
