Рядом с ним шагала Зофья.
На сегодняшний вечер она превратилась в худощавого молодого человека. Ее светлые волосы были убраны под широкую шляпу, ее изящная фигура скрывалась под пальто с толстой подкладкой, а небольшой рост девушки корректировался с помощью специальной обуви, которую она, конечно же, изобрела сама. Из нагрудного кармана пальто торчала накладная борода, которая, по словам Зофьи, слишком сильно чесалась, чтобы носить ее постоянно. В отличие от Энрике, она совсем не дрожала. Казалось, она наслаждалась холодом, словно он бежал по ее венам.
– Почему ты так на меня смотришь? – спросила Зофья.
– Мне нравится на тебя смотреть, – сказал Энрике, а затем, испугавшись, что это прозвучало странно, он добавил: – В том смысле, что ты выглядишь почти убедительно и я одобряю твой вид на эстетическом уровне.
– Почти убедительно, – повторила Зофья. – Чего мне не хватает?
Энрике указал на ее рот. Голос девушки выдавал ее с головой.
Зофья нахмурилась.
– Я так и знала. Должно быть, это передалось генетически, от моей матери, – она надула губы. – Я думала, что мои губы побледнеют от холода, но они всегда слишком красные.
Энрике открыл и закрыл рот, не в состоянии подобрать слова.
– Ты же это имел в виду? – спросила она.
– Я… да. Само собой.
Теперь, когда она об этом заговорила, он был просто обязан посмотреть. Теперь он думал о ее губах, красных, как зимнее яблоко, и о том, каковы они на вкус. Затем, осознав свои мысли, он потряс головой. Зофья тревожила его. Это ощущение подкралось к нему совсем неожиданно и накрыло его с головой в самое неподходящее время. Энрике заставил себя думать о Гипносе. Гипнос его понимал. Он понимал, каково это – жить с трещиной в душе, когда ты не знаешь, какая сторона возьмет вверх: испанская или филиппинская, колонизаторская или колонизированная. Сейчас их отношения сложно было назвать серьезными, и Энрике это устраивало, но он хотел большего. Он хотел, чтобы кто-то всегда искал его взглядом, заходя в комнату, смотрел ему в глаза, словно в них таились все секреты мира, и заканчивал за него предложения. Кто-то, с кем можно было бы разделить последний кусочек торта.
Может, ему удастся найти такого человека в Гипносе.
Тристан был бы счастлив, если бы они все смогли жить полной жизнью. Энрике коснулся цветка, выглядывающего из-за лацкана пальто, и пробормотал молитву. Это был засушенный лунный цветок – последний из созданных Тристаном. Когда эти цветы были свежими, они могли впитывать лунный свет и сиять в течение нескольких часов. В засушенном виде они становились лишь призраками своей прежней красоты.
