Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 2 | страница 130
«Набрали молодёжи и вертите ею, как вам вздумается», — бросили мне упрёк.
Посмотреть бы, в какую сторону вертится мною эта молодёжь и большое бы спасибо сказать, если смогла заставить её «вертеться» в нужную нашей стране сторону, а не одёргивать грубо: «Нужен контроль за вашей деятельностью!» Окрик, исключающий всякое доверие. И от кого? От человека, с которым дружно работали вместе целых 5 лет, который, знаю, уважал меня, советовался со мной, который стал для меня единственным, которому я доверяла, к которому стремилась душой. Это был удар для меня, страшный удар, исключивший меня на несколько лет из активной жизни.
Но идеологическая убеждённость победила. А для В.Г. адвокат, сидящий во мне, подобрал оправдание.
«Ты же замахнулась на начальство, руководителей. Он — руководитель. Как же он мог встать на твою сторону?» — убеждал адвокат меня. И убедил.
Снова В.Г. пошёл со мной, снова я — активный участник жизни.
И вот третий удар…. «Нам она (т. е. я) не подходит ни для одобрения, ни для поощрения». Почему? Объяснения нет. Не подходит и всё.
Это был самый сильный удар, чуть не стоивший жизни, заставивший меня пойти к В.Г. и сказать всё.
«Он должен знать, какую муку причиняет мне своим недоверием ко мне, своим холодным равнодушием», — убеждала я себя.
И пошла. Не описать то волнение, которое испытывала, поднимаясь по лестнице. Сердце стучит так, что я слышу его удары. А потом слабость. Я не могу справиться с собой, овладеть своими мыслями. В голове всё перемешалось. Остановилась. Передохнула. Постояла. Хорошо, что не сразу зашла к В.Г… Справилась с собой.
И вот я в кабинете.
Снова вижу это холодно-равнодушное лицо, слышу равнодушный голос:
«Какие у вас ко мне претензии?»
Всё поднялось во мне, и не сказала я, а выдохнула:
«Ох, секретарь. Да ведь я другом вас своим всегда считала, а вы…претензии». Наверное, всё выразилось в этом восклицании: и долгие раздумья, и боль, и тоска….
Наверное, оно и свело В.Г. с руководящих высот ко мне. В.Г снова зашагал со мной. Да недолго. Побоялся. Чего? Не знаю.
Побоялся и предал, ибо обман человека, который безгранично верит в тебя — это тоже предательство, самое…худшее предательство. Ещё один удар пришёлся по моей душе….
Нет, и он не сломил меня. Чувствую, что все-таки убеждённость во мне побеждает.
Не знаю, когда появилось во мне это стремление отомстить за все: за мои бессонные ночи, за мою боль, за всё зло, причинённое мне, отомстить добром, потому что месть за зло добром — дело мужественного человека, а я хочу быть мужественной.