— Кто либераст?
— Ты либераст!
— Я — либераст?!
— Всем низкий поклон, — сказал я, входя. — И кто у нас тут либераст?
— А вот он либераст!
— Сам ты либераст!
Я оглядел коллег, коих за обеденным столом насчитывалось ровно двое.
Прозаик Блудов. Неуклюж. Губошлёп. Симулируя деревенское происхождение, прикидывается слабоумным. А может, уже и не прикидывается даже. Привычка, знаете, вторая натура.
С лёгкой руки Ивана Алексеевича Бунина принято думать, что истинный писатель обязан обладать зоркостью, чутким слухом, тончайшим обонянием. Блудов — дальтоник с хроническим насморком, лёгкой глухотой и усечённым словарным запасом. Однако всё перечисленное уравновешивается главным его достоинством: Блудов пишет правду.
Второй — лирический поэт Лёха Тушкан. Недавно закодировался, и это, поверьте, трагедия. Ибо что может быть противоестественнее трезвого антисемита! В итоге зол на всех, а на меня в особенности — за дружбу с Ефимом Голокостом.
М-да… Если в ряды либеральной интеллигенции уже и таких верстают, значит, до тотальной мобилизации рукой подать.
— А почему он либераст? — спрашиваю Тушкана.
— Он не любит русский народ! — патетически восклицает Лёха.
Внимательно смотрю на обиженно отдутые губы Блудова.
— Странно… — говорю. — Вроде ко мне он всегда хорошо относился…
И это правда. Отношения у нас с Блудовым неплохие. Дело в том, что мою ненависть к городу он сплошь и рядом принимает за любовь к деревне.
— А ты тут при чём?
— Так а я и есть русский народ, — объясняю, присаживаясь.
— Не показывай на себе — сбудется… — мстительно изрекает Лёха Тушкан.
Памятлив, однако. В прошлый раз я поймал его на эту фразу, когда спорили о Пушкине. Жарко спорили. Как будто в Союз писателей Александра Сергеевича принимать собирались. И Лёха имел неосторожность выразить жестами величие пушкинского таланта.
Окоченевший от обиды прозаик Блудов внезапно являет признаки жизни: смотрит на меня, на Лёху.
— Знаешь, кто либераст? — угрюмо вопрошает он. — Вот кто!
И тычет в мою сторону.
Я усмехаюсь.
Ни тот ни другой, разумеется, и понятия не имеют о том, что таится у меня в правом кармане пиджака.
* * *
Долгое время чемпионом по рассеянности среди гениев заслуженно считался Норберт Винер. А потом явился на свет Ефим Григорьевич Голокост и всех затмил. Знаете, как он женился?
Однажды пришла к нему дама, причём, согласно легенде, ничего личного, вполне деловой визит. Галантный хозяин встретил гостью в прихожей, помог снять пальто (сам по обыкновению витая в облаках), затем по инерции расстегнул блузку, совлёк юбку… Когда спохватился, приятно удивлённая дама была уже в одних колготках.
