Я узнал и то, что в ручьях, в заливе и на склонах холмов было столько пищи, сколько хватило бы для населения, в десять раз превосходящего по численности население Атхи…
— Но ведь такие семьи, как эти, у которых мужчины работают на военных судах, наверное, имеют неплохой заработок, — возразил я. — Мне казалось, что в армии платят хорошее жалованье. Разве мужчины не присылают денег домой?
Нахмурив брови, Михи задумался было над моим вопросом, потом усмехнулся и покончил с разговором, заявив:
— Случается, что и забывают.
Я припомнил слова майора Беккера, начальника порта на Адахе, о том, что алеуты, служащие на военных судах, любят азартные игры и не прочь выпить, и если бы не соответствующий надзор, то они совсем не посылали бы денег домой. Их жены, оставшиеся в деревне, терпеливо ждали. Они удили на пристани треску или же получали часть улова других семей, а не то просто-напросто набирали в долг в деревенской лавке. Часто они заводили дружбу с военными, стоявшими по соседству.
Наш разговор был прерван приходом худой нечесаной женщины с усталыми, печальными глазами. Она несла круглолицего младенца, а за ней робко ступал второй ребенок.
— Это моя жена Прасковья, — сказал Михи вставая, чтобы нежно пошлепать маленькую девочку, — а это двое моих ребятишек.
Прасковья изобразила на лице улыбку, которая тут же погасла, и с прежним, ничего не выражающим взглядом села на стул, не поднимая глаз от пола. Мне стало ее жаль. Она казалась изможденной и истощенной, едва державшейся на ногах. Михи объяснил, что его жена очень тяжело болела в японской тюрьме. Она потеряла ребенка и схватила там бери-бери и туберкулез.
Вдруг маленькая девочка, пялившая на меня глаза из глубины комнаты, присела на корточки. Не меняя выражения лица, она помочилась прямо на пол.
— Ай-яй-яй, — добродушно засмеялся Михи. Ее мать подняла с пола тряпку и кое-как обтерла ребенку ноги.
Никто не стал угощать меня, чему я был искренне рад. Михи опять принялся рассказывать о тяжелом времени, проведенном ими в концлагере, и когда он закончил, мы все молча сидели, уставившись себе под ноги. Пора было уходить. Я встал и поблагодарил хозяев. Они ответили на любезность улыбкой и приглашали заходить. На улице Михи заговорил о семье в третий раз.
— Я так люблю своих ребят. Я не видел их все время, пока работал на военном буксире. Затем он намекнул на свои отношения с женой: — Пока я в деревне, у Прасковьи родятся дети. Так, может быть, это и лучше, что я работаю на буксире?
