То было время сумасшедшего, всепоглощающего счастья. Они всегда были вместе, в горе и радости. Но о чем это я? Какое горе, когда мир вокруг так прекрасен и переливается волшебными бликами, когда тоскливые часы уроков скрашивает ожидание обязательной встречи, когда каждое, даже самое незначительное, событие расцвечивается необыкновенными красками, потому что ты обсуждаешь его со своим единственным?! Радость, одна огромная сплошная радость!
Их социальная сеть расширилась и усовершенствовалась, появились новые участники – почтальоны и комментаторы – в лице Ириных подруг и Сережиных друзей. Его письма и записочки той поры были наполнены чистотой, нежностью и восторгами и дышали стихами любимого Чекмарева. Мигающий огонек, означающий присутствие на сайте, с успехом заменял лист плотной бумаги, который она выставляла в правой нижней части окна, когда была дома, и тогда он знал, что можно зайти или вызвать свою Джульетту мелодичным свистом.
Она обожала, когда он ей пел. Ей одной! Особенно «Колокола». Когда доходило до слов «Я их возьму и каждый ноготок перецелую, сердцем согревая…», Иришка кокетливо протягивала ему свои изящные пальчики. Пел Сергей и правда замечательно, уже тогда солировал в городском вокально-инструментальном ансамбле и пользовался бешеным успехом у двадцатилетних старушенций. С одной стороны, это даже льстило – выбрал-то он ее! С другой – пока предмет вожделения покорял танцующую публику, соперницы оттаскивали Иру в кусты и нещадно лупили. Она ощущала себя мученицей и почти святой.
Ровными отношения не были: ссорились из-за ничего, на пустом месте, но очень бурно. И тем слаще были примирения, страстные, с искренними клятвами больше никогда-никогда! Вот уж воистину: милые бранятся – только тешатся…
Подруги в такие моменты упорно бойкотировали Джульетту, безоговорочно принимая сторону Ромео. И лишь одна, Ольга, по совместительству являющаяся Сережиной соседкой, сочувствовала обоим и выполняла функции мирового судьи. После ссор Ира приходила к ней поплакаться в жилетку. Она рыдала, а он через стенку, всего лишь через стенку, играл на фортепиано. И эта близость, и то, что благодаря мелодии она чувствовала его тоску и боль, успокаивали и на какое-то время примиряли с действительностью. Затем на бедную Ольгу извергалась новая порция безудержных рыданий. Судья со вздохом поднималась с дивана, в нелицеприятных выражениях излагала свою концепцию произошедшего и отправлялась к Сереге в качестве парламентария. Однажды пришлось подключить даже его маму – тогда-то они и познакомились. Мама к Ирочке прониклась и приняла в примирении самое активное участие.
