Родин вдруг дал команду повернуть резко налево и через 300 метров повернуть еще раз налево. Саня понял: получается, что они едут к околице села, откуда и заезжали. Ну, не мог же командир драпать, бросив своих. Это же трибунал!
От этих страшных мыслей он похолодел, вся влага в теле выпарилась, но тут Родин скомандовал еще раз налево, и Деревянко начал соображать, что они делают круг, чтобы зайти с другой стороны.
– Башнер, осколочно-фугасный! – Голос Родина еле слышен, но Сидорский и так знает, что именно такой снаряд – лучшая пилюля для открытых огневых позиций вражеской артиллерии.
Верно рассчитал Родин: не заплутали они среди сгоревших дворов, вышли во фланг огневых позиций 75-мм противотанковых пушек Pak 40. Даже не дав команду на остановку, Иван выстрелил в сторону ближайшей противотанковой пушки во дворе дома за остатками забора. Половина расчета полегла, двое заторможенно стали разворачивать орудие.
– Жми, пострел, дави их! На станину! – закричал Родин.
Помнил, помнил Деревянко картинки в учебке, как пушку давить. Если прямо на щит наехать, можно гусеницы порвать. Потеряешь ход, и тогда эти же пушки расстреляют тебя в упор.
Саня дал газу, наехал на орудие сбоку, и все получилось: станина искорежена, замок смят. Под гусеницы попал и артиллерист из расчета, второго срубил из пулемета Руслик.
Еще три немецкие пушки записал экипаж Ивана в боевой формуляр. Немцы, завязшие в перестрелке с экипажем Еремеева, застигнутые врасплох, не смогли сделать ни одного результативного выстрела. Иван, точно всаживая осколочно-фугасные, вышибая подчистую расчеты, напевал какой-то мотив или песню. Киря, заряжая орудие, приговаривал что-то вроде «это вам от Советской Белоруссии». Руслик грыз спичку и из пулемета добивал разбегающихся немецких солдат.
Что касается Сани Деревянко, то он был самым счастливым, если этим словом можно обозначить его чувства: упоение в бою, азарт победителя в смертельной схватке и жажду мести. Рев танкового двигателя заглушал предсмертный скрежет железа германской оружейной промышленности. Незавидной была и участь артиллеристов, попавших под танк: гусеницы вминали их в землю вместе с касками.
Расправились с артиллерий – уже легче, но остались еще разрозненные, неподавленные участки обороны. А у их пехоты приказ тот же, что и у наших: позиции не сдавать, окопы не покидать.
И вот тут Деревянко отвел душу. Крича в запале что-то непечатное, он завалился гусеницей в окоп и прокатился сначала в одну сторону, раздавил с хрустом пулемет MG-42, по команде Родина развернулся и потом проутюжил окоп в обратную сторону, устроив немцам братскую могилу.
