Дядя Петрос поморщился:
– Если тебя так интересуют приложения, почему бы тебе не стать инженером? Или физиком? Они тоже занимаются математикой определенного рода.
На этот раз подчеркнутые слова значили, что дядя явно невысоко ставит этот «определенный род». Я понял, что дальше буду конфузить себя еще сильнее, потому что не готов спорить с дядей на равных, в чем тут же и сознался.
– Дядя, я не могу объяснить почему. Знаю только, что хочу стать математиком – я думал, ты меня поймешь.
Он помолчал, обдумывая, что сказать, потом спросил:
– Ты в шахматы играешь?
– Немножко, только не предлагай мне сыграть, я сразу могу сказать, что проиграю.
Он улыбнулся:
– Я не предлагал партии, просто хотел найти пример, который ты поймешь. Видишь ли, настоящая математика не имеет ничего общего ни с приложениями, ни с вычислениями, которым тебя учат в школе. Она изучает абстрактные интеллектуальные построения, которые – по крайней мере пока математик ими занят – не имеют никакого отношения к миру физическому, ощущаемому.
– Мне это подходит, – сказал я.
– Математики, – продолжал он, – находят в своей работе ту же радость, что шахматисты в шахматах. На самом деле психологический склад настоящего математика ближе всего к складу поэта или композитора; другими словами, человека, занятого созданием Красоты и поисками Гармонии и Совершенства. Он диаметрально противоположен человеку практическому – инженеру, политику, или… – дядя на миг задумался, подыскивая на шкале сравнения что-нибудь уж совсем невыносимое, – или бизнесмену.
Если этим он хотел остудить мой пыл, то выбрал неправильную дорогу.
– Именно этого я и хочу, дядя Петрос! – воскликнул я. – Я не хочу быть инженером, и работать в семейном бизнесе тоже не хочу. Я хочу погрузиться в настоящую математику, вот как ты… как в проблему Гольдбаха!
Вырвалось! Еще собираясь в Экали, я решил, что всякого упоминания о Проблеме следует избегать, как черта. Но по неосторожности и в пылу разговора сам произнес эти слова.
Выражение дядиного лица осталось столь же бесстрастным, но по руке пробежала еле заметная дрожь.
– Кто сказал тебе о проблеме Гольдбаха? – спросил он спокойно.
– Папа, – пробормотал я смущенно.
– И что именно он тебе сказал?
– Что ты пытался ее решить.
– Только это?
– Ну… и что у тебя это не получилось. Дрожащая рука успокоилась.
– Больше ничего?
– Больше ничего.
– Гм! – произнес дядя. – Хочешь, заключим с тобой уговор?
– Какого рода уговор?
– Вот послушай. По моему мнению, в математике, как в искусстве – и в спорте, кстати, – если ты не лучший, то ты вообще никакой. Инженер, или юрист, или дантист, обладающий средними способностями, может прожить счастливую и наполненную профессиональную жизнь. Но математик среднего уровня – я говорю об ученых, конечно, а не о школьных учителях – это живая ходячая трагедия…
