– Хорошо. Я-то, похоже, во Фроме застрял на всю жизнь, так что, если захочешь навестить – буду рад.
– Нет, ты обязательно отсюда уедешь. Мы все уедем. Каждый гей просто обязан жить в каком-нибудь большом прибрежном городе. Такое правило, типа.
Адам опять промолчал.
– Кажется, я сейчас потрачу всю твою горячую воду.
– Мы живем в самом дождливом городе Штатов. Как-нибудь перебьемся.
– Со мной что-то не так, Линус?
– Хм-м… Ты про нежелание эпилировать подмышки?
– Ой, нет. Ненавижу это дело. Я не Барби.
– Это точно. Даже близко не Барби.
– Я серьезно.
– Э-э… Может, ты иногда чересчур жалеешь себя?
– Извини.
– Прощаю. У тебя был на редкость хреновый день, и он даже не думает заканчиваться, – сказал Линус. – Слушай, все с тобой нормально. Ты ничем не хуже других. Настолько не хуже, что я целыми днями представляю, как ты, большой, небритый и голый, будешь тратить горячую воду в моем душе, пока родаки уехали играть в софтбол.
Адам едва заметно улыбнулся и влажно поцеловал Линуса в губы.
– Настолько не хуже, что я сам не заметил, как влюбился.
Кончиком языка Адам слизал кофейный аромат с губ Линуса – от него всегда чуть-чуть пахло кофе – и сказал:
– Я тоже.
Девушка, которую они нашли, явно находится под действием какого-то наркотика. Глаза ее открыты, она дышит, но не видит ни фавна, ни Королевы. Они вместе подходят к ее дивану.
– Ты Сара, – говорит Королева, констатируя факт.
Девушка слышит эти слова – какой-то частью своего сознания – и медленно переводит взгляд на Королеву. Но что она видит?
Королева повела фавна за собой – прямой дорогой, не обращая никакого внимания на преграды и неровности ландшафта. Они шли сквозь дома и дороги, обходя препятствия лишь в том случае, если проходить их насквозь было слишком долго. И все средь бела дня, когда эти создания в большинстве своем праздно бодрствуют. Сколько воспоминаний придется стереть… Фавн начал впадать в отчаяние. Какая разница, кто там что видел? Если не спасти Королеву, всем придет конец.
Они подошли к дому. Этому дому. От него так разит болезнью, что фавн с трудом заставляет себя войти.
– Ты Сара, – повторяет Королева. Она опускается на колени подле девушки, берет ее за руку…
И вдруг, нежданно-негаданно, фавн замечает проблеск надежды.
Ее едва не сшибает с ног волной невыразимой любви к девушке – Саре. К этому человеку, к этому другу, к этому дому…
Она все поняла, увидев мать и то место, где большую часть времени она либо молчала, либо кричала, где мамины дружки на протяжении многих лет ее домогались (и где мать жестоко ее избила, когда впервые узнала об этом, избила и назвала ее вруньей). Пугающие образы теперь ясно встают перед глазами. Она провела там всю свою жизнь, и оттого ей до сих пор казалось, что это был ее дом.
