Золотые патроны | страница 47

— Где ты его взял?

— В пещере. Под водопадом начинается и выходит в ущелье. Выход не виден, скалой закрыт. Там, наверное, и Дамеш с пастухом укрывались от жениха, там и Шакирбай со своими головорезами прятался. А уходили за границу по реке. По ней же и возвращались. Видите, не высохла еще одежда. Но уж годы не те, принял холодную ванну — и богу душу отдает.

— Легенда с продолжением, — задумчиво проговорил майор Рудков. — И, нужно предполагать, еще не конец. Теперь наряды в ущелье надо высылать к выходу из пещеры. Не унесут свою тайну в могилу бандиты, заработать захотят на этом.

— Давайте Капалина вызовем, он, может, определит, кто это такой.

— Всех стариков пригласим. Они помнят бандитов. Много крови здесь пролилось в тридцатые годы.

Илья Семенович Капалин и другие старожилы, приглашенные начальником заставы, узнали в изможденном старике самого Шакирбая. Почти каждый из тех, кто стоял сейчас в комнате, в свое время был обижен Шакирбаем. У одного банда увела корову или овец, у другого изнасиловала жену, у третьего и по сей день заметны еще шрамы от сабельных и ножевых ран, и попадись Шакирбай лет тридцать назад в руки этих людей, его бы судили безжалостно. Но сейчас старики смотрели на метавшегося в жару бандита скорее с сожалением, чем с ненавистью.

— Уж спокойно бы и помирал, раз дорогу не ту выбрал. И так греха на душе сколько. Дак нет, все лютует, норовит пакость устроить, — проговорил один из стариков.

— И то подумать — хозяином был. Теперь небось нищенствует. Как не лютовать?! — как бы оправдывая Шакирбая, ответил другой.

Как только лейтенант Борисов узнал, что задержал Шакирбая, сразу же решил позвонить в штаб части, чтобы доложить своему начальнику и о том, почему не выехал своевременно на другую заставу, и о задержанном бандите. Начальника политотдела не оказалось на месте, и Борисов попросил вызвать майора Данченко.

— Лейтенант Борисов говорит.

— A-а, Сергей, ты еще в Подгорновке? Ну, что я говорил. Застрял?!

— Не зря застрял. Шакирбая я задержал. Лежит на кровати и стонет. Завтра утром выезжаю дальше. Доложите, прошу, начальнику политотдела…

Детство и отрочество Геннадия Ананьева не назовешь безмятежными. Любимым головным убором была испанка, любимой игрой — игра в войну. А потом тревожное слово «война» вошло в быт. Мальчишка бегал на вокзал встречать эшелоны с эвакуированными, помогал обессиленным от горя, длинной дороги и голода людям выносить из вагонов их тощие узелки и полупустые чемоданы. Почти каждый день часами простаивал в очередях за хлебом, читая Фенимора Купера, Жюля Верна или слушая грустный разговор женщин о похоронках. Не ложился спать, не послушав сообщения Совинформбюро о положении на фронте. По нескольку раз в день заглядывал в почтовый ящик: нет ли письма с фронта.