В это время во двор, пошатываясь, вбежал Каратай, племянник гончара Абдумумина из Чакара. Его лицо бледное, как мел, было залито слезами… Мирхайдар устремил на него тревожный, вопросительный взгляд. Парень, захлебываясь от рыданий, проговорил:
— Утром… дядю повесили!
Все затихли. Мирхайдар с болью переспросил:
— Как?.. Абдумумина-ака?.. За что?..
— Он… Он забрал своих сыновей из бекского войска… и спрятал дома… За это… Насриддинбек приказал, — голос у парня дрожал, он еле выговаривал слова. — Их схватили, потащили на Чорсу и там… повесили… Дядю, его сыновей и еще трех человек… Я сам видел… Никогда не забуду… Как они кричали! — голова его бессильно упала на грудь. — Они и сейчас там…
Мирхайдар вскочил на ноги:
— Что же это творится, великий боже!.. Где предел жестокости и несправедливости?! — он сжал виски ладонями, потом отнял их, выпрямился, глаза его сухо, жарко блестели. — Больше терпеть нельзя! Ты, Мирсаид, ты, Тухтамурад, ты, Камбарали… и ты, и ты… Пошли! Я страшусь только бога, а неправедных его рабов не боюсь! За мной, друзья!
Он сильным толчком распахнул калитку и вышел на улицу. За ним — остальные. Шахриниса-хола, почуяв недоброе, босиком выбежала к калитке, простерла вслед уходящим руки — да так и застыла, не решаясь удерживать мужа…
Мирхайдар, заметив в руке Мирсаида нож, который тот в суматохе схватил со стола, коротко, строго приказал:
— Брось!
Мирсаид кинул нож за дувал, нагнал отца… Гончар шагал молча, мрачный, решительный, со стиснутыми зубами, — ничто сейчас не могло бы его остановить!.. Глаза его горели — казалось, в них отсвечивало пламя, полыхавшее у него в груди. Это пламя словно перекинулось и на остальных: они не отставали от гончара, лица их дышали бесстрашием и решимостью.
Время от времени Мирхайдар поднимал кулаки, страстно восклицал:
— Я стою за правду. Правду нельзя повесить!..
По дороге к ним присоединялись ремесленники, мелкие торговцы, ребятишки, повыскакивавшие из домов. Юноши, тащившие воду, ставили ведра на землю и примыкали к идущим.
Не все понимали, куда и зачем ведет их Мирхайдар. Но людей, словно магнитом, тянуло к гончару и его товарищам: ведь это были уважаемые мастера и уж, наверно, знали, что делали, и поступь у них — уверенная, твердая, и мрачный огонь в глазах…
Привлеченные уличным шумом, к калиткам ковыляли старики, провожали толпу испуганными взглядами… В осажденном затаившемся городе люди привыкли к настороженной тишине. И вдруг — глухо ропщущая толпа на улицах! Старики у калиток покачивали головами, шепотом переговаривались друг с другом: куда это они?.. Уж не посходили ли с ума? А узнав в вожаке Мирхайдара, услышав его возглас: «Правду не убьешь!» — преисполнились еще большей тревоги: ведь это тот самый гончар — бунтовщик, поднявший руку на элликбаши! От него всего можно ждать. Опять, видно, баламутит людей. Только почему все без оружия? Что они задумали?
