Сергей же Палыч привык видеть в жене подобие калькулятора, который способен на две операции: умножать проблемы и делить имущество. Помня об этом, он избегал конфликтов в семье. А за ее пределами не отказывал себе в небольших удовольствиях.
Людочка была очередной попыткой взбодриться, сбросить с себя груз проблем, которые каменной плитой лежали на губернаторе. Сидя на совещаниях, Сергей Палыч иногда впадал в истерику от мысли, что жизнь проходит вот так – пошло и бездарно. Он знал, что подчиненные сдадут его при первой возможности, что народ смеется над ним на своих убогих кухнях. В своей работе он не видел смысла, потому что эти неблагодарные людишки, сколько для них ни делай, как ни старайся, все равно побегут на площадь кричать «Долой!» при первых признаках очередной политической оттепели. В таких обстоятельствах оставаться примерным семьянином он считал чрезмерной жертвой.
Те пассии, что были до Людочки, сверкали ярко и недолго, как бенгальские огни. От них ничего не оставалось, кроме ущерба его банковскому счету. Даже воспоминания о них были какие-то серые, невзрачные, как обугленные железные стерженьки от сгоревших бенгальских свечей.
Но эта студентка, пришедшая в областную администрацию на практику, зацепила Сергея Палыча. Она была какой-то утрированной, законченной стервой. Сергей не любил законспирированных стерв: в них был подвох, как будто его держат за дурака, пряча свою низменную сущность. Людочка ничего не прятала, и в этом заключались ее неотразимая прелесть и наивная доверчивость. Она напоминала девочку из японских мультиков – с огромными глазами, которые превращались в щелочки, когда она смеялась. И одевалась она как в мультиках – радикальное мини и высокие гольфы.
Когда она в таком виде пришла на практику в юридический отдел, вся областная администрация – от заместителя по внутренней политике до начальника охраны – нашла повод зайти к юристам.
Сергею Палычу настучала на странную практикантку секретарша, которую он взял на работу, чтобы избежать сплетен. Таисия Викторовна была не то чтобы пожилой, но явно пожившей на белом свете. На ней даже новые вещи из приличного бутика смотрелись как ретро, привет из бабушкиного сундука. Поджав губы, отчего морщинки стали глубже и резче, Таисия Викторовна поделилась новостью: дескать, это не ее дело, но как честная женщина она не может молчать. Дальше было что-то про дресс-код, про нравственность и деловую этику. Ну и про молодое поколение, к которому она уже давно не принадлежала.
