Они бежали, чтобы уйти от стихии. Ветер рвал им волосы, а потом с небес пролились ведра воды.
Внутри темного ветряка пахло хлебом и старым деревом, а мокрая одежда прилегла к Агнес, вскрывая форму ядреных небольших грудей, округлых бедер, лона… Молнии рвали небо, а он врывался в ее тело – дрожащее, обезумевшее…
– Гаспар, Гаспар, Гаспа-а-ар…!
Когда это было? Миллиард лет назад? Никогда?
Разве тогда, когда, будучи мушкетером мсье Ларевардьера, добрался он до Кайенны и дрался в джунглях с индейцами, помнил ли еще те дни молодости, когда им овладело безумие?
Ибо, разве не было то безумием? Наперекор всему, он решил ее спасать – собирался взять в долг деньги, выкупить долги аптекаря. К сожалению, сам он был всего лишь бедным священником. Родителей не было в живых, брат пал во Фландрии. Тогда решился он на чудовищное деяние: украл потиры и священные сосуды из собственной церкви, переплавил их в тигле и попытался продать некоему еврею в Лилле. Он питал надежду на то, что золота хватит на выкуп векселей и выезд вместе с Агнес куда-нибудь на конец света. Его поймали, посадили за решетку, и хотя он сбежал из камеры под епископским дворцом в Аррас, прибыл поздно. Агнес взяла брак с Рене, после чего, с умением, достойным дочери аптекаря, покончила с собой, приняв яд. И когда новобрачный вечером прибыл в ее комнату, чтобы рвать муслин и осквернять молодое, подчиненное его власти тело, застал лишь труп, более холодный, чем алебастровые скульптуры в итальянских дворцах.
Фруассарт, еще не зная об этом, умер вместе с нею.
У воспоминаний было более жестокое существование. Взять хотя бы лица тех трех первых испанцев, которых он убил, высадившись в Сан-Кристобале. Они возвращались к нему многократно. Вспоминалось и внезапно побледневшее лицо Рене Базена. Утро было прохладным, но сердце Гаспара, скрытно пробравшегося в Белый Двор, сковал лед гораздо более холодный, и только зубы стучали, словно в приступе лихорадки.
– Кто вы такой, месье, и почему угрожаете мне рапирой? – закричал вырванный ото сна купец, увидав фигуру, ворвавшуюся в его альков.
– Поднимайся, чтобы отчитаться в поступках своих! Ты убил ее!
Тут Базен узнал его и, спрыгнув с постели, схватился за оружие.
– Ах, так это ты, развратный поп!
У них были рапиры и ножи. Драться по-настоящему не умел никто. Так что пихали клинками вслепую, перекатывались по ступеням, рвали один другого будто два пса, брызгая слюной. Базен хотел жить. Гаспар жаждал умереть.
