Десятки фотографий были развешаны по всей школе. Мне даже польстило, что кто-то потратил уйму времени, чтобы напечатать столько фоток, и потом пришёл в школу рано утром, чтобы их развесить. Да и что мне оставалось делать, кроме как улыбнуться и забить. К тому же у многих действительно были причины недолюбливать меня. Мне часто говорили (в основном Эдвин), что моя излишняя прямолинейность может показаться грубостью. Это проблема всей нашей семьи, включая тётушек и дядюшек. Даже моя мама была такой, пока не умерла. Все Бельмонты не умеют лгать (я уже говорил), и поэтому мы всегда говорим всё, что у нас на уме, плохое или хорошее.
Например, мне не стоило говорить суперпопулярной восьмикласснице Джинни Эллен, что её канал на YouTube (о том, как важен макияж и красивая внешность) был по сути унизительным и лишал её возможности воспитать чувство собственного достоинства. Теперь я понимаю, почему она тогда разревелась, но в тот момент я просто хотел быть честным.
Как бы там ни было, я не сразу заметил – к третьему уроку, если быть точным, – что со мной что-то не в порядке.
Сначала я даже не мог понять, то ли это запоздалая реакция на вчерашнее нападение медведя, то ли совсем наоборот. Я был зверски голоден. И кстати, это вполне правдоподобное объяснение. Иногда я бывал таким голодным, что подумывал, а не съесть ли тряпку с учительского стола. Однажды я даже сгрыз кончик своего карандаша (а что, вполне съедобно).
Третьим уроком была философия, и мы читали о комедии Данте Алигьери. Наш учитель доктор Туфнел (однажды я обратился к нему «мистер Туфнел», за что получил целый час взыскания) отказывался называть эту работу «Божественной комедией». Он пытался объяснить нам, что называть её так – значит, совершать грубую академическую ошибку, но мне было не до того. Я решал более серьёзную задачу, стараясь понять: то ли мне хотелось сгрызть собственную руку, чтобы утолить нечеловеческий голод, то ли во мне определённо проклёвывались суперспособности.
И, что самое забавное, я не чувствовал никой угрозы в этом чувстве. Скорее во мне зарождалась невероятная сила. Ничего смешного. Я казался себе непобедимым. Попадись мне на пути бегемот в четверг, то я бы его одолел. Даже двух бегемотов. С нунчаками.
К обеду странное ощущение окрепло настолько, что стало ясно – всё-таки это голод. Иначе я бы уже захватил школу, водрузил на крыше флаг Бельмонтов, занял бы минарет и правил бы ПУКами как единственный и полновластный повелитель и господин. Вот каким сильным было ощущение.
